Софья Сладенько - Четыре в одном. Лирика, пародии, байки Лопатино, Жы-Зо-Па

Жалко, крестики не ставятся в ряд. Что в тетрадке, что на кладбище – хаос.

Кони мечутся да избы горят. И собака воет. Нет бы, брехала.

Но покуда не дымятся Кижи, не облезла на крестах позолота —

предстоит нам для кого-то пожить, не пытаясь убежать от чего-то.

И не ведая ни духом, ни сном, повторяем: «Ой, да ладно вам, бросьте»…

Эх, крепки в России задним умом, лобным местом да височною костью.

Слепив конфетку из дерьма,

нарушив физику объёма,

потянет крышку вниз Фома,

но воспротивится Ерёма.

Где пионер, что «будь готов»?

Забудет ворон «nevermore»,

от керосиновых паров

воспламенится шапка вора.

Утрамбовав кинжал и плащ

в пространство ящика Пандоры,

закрылись двое. Только плач…

Создатель хмыкает: «Умора».

За обманчивой красотой

я бегу и кричу ей вслед:

«Мне четвертый десяток лет,

отдышись,

осмотрись,

постой».

Но наотмашь бьет суета

и швыряет всех нас назад.

Обесцветился блеск в глазах

неспроста,

неспроста,

неспроста.

Позатянет плывун-песок,

перемелется всё – и в печь,

но по капельке будет течь

в полость вены больной сынок.

И покроется рябью Стикс,

тихо жизнь побредёт с листа

по косой, по линейке вниз

неспроста,

неспроста,

неспроста…

Тот солдатик на любови был помешан.

Видно, сказывались юные года.

Проституткою была? Ну, да, конечно.

А предательницей… Что вы! Никогда.

Кто шпионкою считал, а кто актирисой,

но в одном сходились мнении всегда —

красота бывает часто ненавистна.

Так стреляйте. Я готова, господа.

Я вернусь к тебе, двенадцатый, однажды.

Гомо сапиенсы в нежностях слабы.

Ты один упал. Ты сильный. Это важно

для того, кто хочет думающим быть…

Снова солнце нас весною перекре́стит

и Луне на нитях призрачных свисать.

У расстрельного столба не ждут известий.

И для грешников есть рай на небесах.

Жизнь конечна, и затворам снова клацать.

Что любовь? – татуированность мечты.

В цифровом обозначении – двенадцать,

в приземлённом – бесконечные версты…

В моём уездном N

угрюмы А и Б.

Рядком сидят на еле тёплых трубах.

А я в квадрате стен,

от скуки ослабев,

лежу и выражаюсь очень грубо.

Из пункта одного

в другой идёт «Стрела»,

забрасывая в топку бесполезность.

А мне-то что с того,

что глупая молва,

семь раз облает, чтоб один отрезать…

Живу в своём уездно-допотопном

одна

и пять десятых землекопа…

Жажду унять – из копытца напиться,

из мухи создать слона.

Его разменять на табун непослушных коней.

Кому-то васаби – просто горчица,

кому-то солнце – луна.

И бродят счастливые, бледные тени под ней.

Как бы там ни было, сколько б ни жили —

всё смоется третьей волной.

И однажды вдали, где созвездие Гончих Псов,

дёрнет Всевышний за ниточки-жилы —

вернётся за мною Ной.

И я напишу: «Было слово»…

Точнее нет слов.

Балерина вертится, балерина вертится.

Домик её – шкатулка.

В струны молоточки бьют, будто прямо в сердце мне

гулко.

Странная мелодия, глупая мелодия

царапается в печке.

Ты ушёл непо́живши, быть тебе молоденьким

вечно.

Ни труды объёмные, ни романы-повести —

рассказы как наброски,

где в силках расставленных был тобой не пойман стих

в сносках…

Балерина вертится, балерина вертится,

пока цела пружинка.

И покуда крутится маленькая смертница —

жить нам.

Вонзился в мозг микроб противоречия:

как выжить с постоянством не в ладу?

В раю хвостатый прыгает на плечи мне,

архангел грозно фыркает в аду.

Закрыться бы, пропасть, отринуть правила,

познать блаженство, схиму и тюрьму.

От Каина спасти беднягу Авеля,

не объясняя «что» и «почему».

Поправить нимб уснувшему Создателю,

с рогатки – в лоб по эльфам и мошке́.