Кирилл Жукович - Трэшмаркет. Стихи и рассказы

Кеды продолжали устремляться наверх: ширх-ширх-ширх-ширх.

«Да даже если и есть зеркало какое там, мало ли чего этим-то двоим в темноте привидеться могло. Я вон маленькая когда была, по квартире ночью боялась ходить, а в зеркало-то вообще ни-ни».

Четыре ступени осталось, три ступени, две…

«В туалет-то, бывало, боялась ночью сходить, то тут что привидится, то там всколыхнётся, а мама всегда говорила, что это из-за ужастиков американских. Вот года два уже не боюсь ничего, как смотреть их перестала, и кошмары всякие не снятся по ночам…»

Сорокина стояла перед большими дверями с надписью «Актовый зал».

– Ой.

«Снова невольно вырвалось. Я же к медсестре шла».

Коридор четвёртого этажа был очень маленьким. В нём было всего три двери. Одна в кабинет химии, из которого раздавалось равномерное бурчание преподавателя, открытые двери мужского туалета, из которого несло бычками и хлоркой, и двери актового зала, где находилось зеркало.

– Заходи! – раздался радостный голос из чуть приоткрытой двери…

То самое зеркало…

– Заходи, не бойся! – повторил знакомый голос весёлыми нотками.

Сорокина приоткрыла дверь и осмотрелась. Огромной высоты потолок отражал каждое слово. Потёртые ряды алых сидений были пусты. Старые кулисы держали на себе большие разноцветные буквы: «С началом учебного года!»

– Посмотри, как там красиво!..

С ней разговаривала Лиза. Она стояла перед одним из девяти зеркал в бальном платье бирюзового цвета, держа его за края, раскачиваясь по своей оси и что-то негромко напевая:

В зеркале отражалось её счастливое лицо. Она взглянула на Сорокину и подмигнула.

– Лиза, а тебя родители уже обратно привезли?.. – Кеды направились к старой знакомой.

– Ли-и-и-иза! – вырвался окрик.

Кеды стремительно приближались к этой танцующей музыкальной шкатулке, и лицо Лизы снова посмотрело на неё в отражении. Огибая пустые сидушки, Сорокина подходила к ней всё ближе…

Сорокина положила руку ей на плечо и остановила гипнотический танец.

– Смотри-и-и-и-и-и-и… – процедила Лиза и положила свою руку поверх.

«Жуть», – подсознательно рифмовалось у Сорокиной в голове. Зеркало начало светиться, а окружающая действительность – затухать. Лизино лицо улыбнулось в отражении, и на нём выступили морщины. Земля уходила из-под ног. Бальное платьице стало казаться обтрёпанным и обветшалым. Кожа начала покрываться старческой сеткой.

Где-то вдалеке прозвенел звонок…

Девичье тело начало сутулиться, а в волосах проступили седые пряди. На зубы лёг налёт желтизны. Кожа одрябла, и тело охватила дрожь.

– Смотри-и-и-и-и… – раздался старческий голос. – Бу-у-у-удь с ни- и-и-им сча-а-а-астлива.

Платье начало осыпаться в мелкие крупицы, ситец перешёл на кожу, и кожа последовала тем же путём. Старческое тело осыпалось оземь. Лизы больше не было. Была лишь горстка пыли, но в зеркале застыла её улыбка.

Сорокина больше не боялась. Она знала, что сейчас ей расскажут всё. Она увидит самые потаённые уголки Вселенной и узнает самые сокровенные тайны. Смерть уже ничего не значила, впрочем, как и всегда. Она могла увидеть всю свою будущую жизнь наперёд и побывать в прошлых. Только теперь ей не надо будет рождаться заново. Он идёт за ней и подарит ей покой. Она чувствовала его приближение и была спокойна. Её уже не было. Он приближался из глубин. Уже близко…

Солнца никогда не существовало.

Уже рядом.

Всегда был только он.

Ещё пару шагов. Зеркало начало трясти от скопившейся в нём энергии. Оболочка готова была треснуть и пойти по швам.

В зеркале появился силуэт.

– Дура!!!

Сорокину сбили с ног и повалили на старый советский паркет. Бейсбольная бита прилетела чуть ли не от дверей и размозжила зеркальную поверхность на сотни осколков.

– Ошалела, что ль, Сорокина, мать твою!!!

Буча влепил ей леща.

– Это ж как чёрная дыра, мать твою! Вся школа в курсе, а она попёрлась, клуша, блин. Хрена нам теперь, а не телевидение!

Рассудок возвращался к ней.

– Алё-малё, армагеддон, вставай давай! – Буча подал ей руку. – Ну ты в натуре клуша, физик наш уже в НИИ отзвонился какое-то там, профессора приехать должны были. А ты всю малину запорола. Жива хоть?

Сорокина молчала. Внутри была пустота.

– Жива, говорю, хоть?!