Василий Рожков - Заметки на полях. Поэтический сборник

Живите, братья!
Прискорбием осенних холодов
Покроется вода ещё не скоро…

– Почему ты всегда молчалив, как последний тупица?
– Потому что глухим самый громкий ответ – пантомима.
– Почему ты не спишь по ночам? – Я пытаюсь добиться
Декадентских кругов под глазами без помощи грима.

– Почему ты медлителен, словно боишься быть первым?
– Первый раньше уйдёт, я хотел бы помучиться дольше.
– Почему же от мира себя ограждаешь барьером?
– Это мой эшафот, порождённый причиною той же.

– Почему ты стоишь на вершине того эшафота,
На виду у народа себя самого колесуя?
– Там не будет меня – так притащат другого кого-то
Да извне позовут чужака, палача-рукосуя.

– Почему бы не стать с человечеством целым единым
И поведать что должно понятным умеренным слогом?
– Потому что, идя от краев к золотым серединам,
Я устану быть тем, кто меня развлечёт диалогом.

Кошки – животные странные,
Ни на кого не похожие,
Мягкие, но многогранные,
Ранимые, но толстокожие.
Они существа фантастические,
Возможно, инопланетные,
И взгляды у них саркастические,
И шубы у них разноцветные,
И когти у них под подушками,
И рты широко разеваемы,
И щупальца завитушками
(Усами их называем мы).
Ещё у них лапы парные,
Чтобы планету исследовать,
И речи высокопарные —
С самими собой беседовать.
Но кошки – не аутисты.
Но кошки – не интраверты.
Они иногда артисты,
Поскольку дают концерты.

И где-то на белом свете
В секретном кошачьем центре
Проводятся эксперименты
Со всем, что есть на планете.

Бывает, что кошка сядет
И станет как бы не кошка.
Значит, она в засаде
И занята немножко.
Ведь ей абсолютно, в принципе,
Всё равно на кого охотиться.
Главное – вовремя выцепить
То, что вблизи находится.
А если есть что-то не наше,
Зловредное и плохое,
Кошка придет и ляжет,
Пузо уткнёт меховое
В трансцендентальную дырку,
Закупорит злые потоки
И будет во сне мурлыкать,
Слагать неземные строки.

(Главное – не пытаться
Понять её замысел тайный.
Мы тоже ведь, может статься,
Объекты её испытаний…)

Там, где один коридор с другими пересекается,
Песню тусклых плафонов затянув, как на шее бант,
Бродит ночным феноменом, странной фигурой мается
Из дыма полупрозрачного сотканный лаборант.

Вот уже много лет в дебрях НИИ захудалого,
Лишь на часах электронных вспыхнут четыре ноля,
Является из ниоткуда, как пригоршня снега талого,
Тот, кого отказалась носить на себе земля.

Казённый халат на вырост саваном развевается,
Под мутными окулярами бледная впалость щёк;
Всё это с белым кафелем в единый поток сливается,
И скепсис на пару с иронией пускаются наутёк.

Чушь практиканты мелют, губами трясёт уборщица,
Что-то нечленораздельное сторож под нос бурчит:
Стоит его увидеть – и кожа от страха морщится,
И в животе предательски взрывается общепит.

Слухи по лабораториям и по аудиториям
Распространяются разные, одна мрачнее другой —
То ли это учёный, душу отдавший теориям,
То ли он сам Лукавый, с наукой вступивший в бой.

И даже седому профессору, адепту марксизма научного,
Порою невольно хочется перекрестить чело,
Когда он идёт за портфелем, забытым по воле случая.
Но о своём видении не скажет он ничего.

В храме естествознания, в логове чистого разума
Бродит феноменальное, словно в глазу бельмо,
Хотя по всем показателям бродить не может ни разу, но
Здание нашего знания впустило его само.

Бродит во тьме коридорами, Орфеем за Эвридикою,
Белый, как на подоконнике недопитый кефир.
И снисходительно в сторону
с портретов глядят великие,
И из таблиц Менделеева мироточит эфир.

Жизнь матросская мне приснилась
В полосатом своём белье.
Забери меня, «Наутилус»,
Бороздить 40 000 лье.

Мало-мальская в сердце ранка
Щипет солью чужих морей.
Капитанам любого ранга
Не найти моряка верней.

В бескозырке с помпоном красным
Атлетичен, чумаз, усат,
Я подводным путям опасным
По-младенчески буду рад

И мятежным сипайским флагом
По-отрочески буду горд,
По танцующим скользким лагам
Безмятежно всходя на борт.