Елена Крюкова - Ледоход

В мире дольнем можно все опошлить.
Поклонюсь вам налево и направо —
Торговец, весь в мозолях от госпошлин,
Честный аптекарь, продающий отраву.
Поклонюсь в детской колонии детям,
Знающим палочные удары.
Поклонюсь тем, кто еще жив на свете —
Старикам и старухам очень старым.
Поклонюсь тем, кто хлеб выпекает,
Во тьме пекарни ругаясь матом.
Кто корабли к Юпитеру запускает.
Кто раздает противогазы солдатам.
И, хоть в алтарь нельзя бабам от веку —
Допрежь Суда,
допрежь Воскресенья
Дозволь войти мне туда,
Человеку!
И облече бо мя в ризу спасенья!
Яко жениху, возложи ми венец,
И яко невесту, украси мя красотою…
Это мое начало. Это еще не конец.
Препояшусь синею лентою святою —
Синим лентием неба, где свищет мороз
Хулигански,
в два пальца,
под облаками..

…Поклонюсь Богородице, дурея от слез,
Мертвую медь оклада
щупая живыми руками —
Той девчонке, худой,
будто ковыль,
Взявшей двоих из детдома на воспитанье…

И надену подризник и епитрахиль,
Ратоборствуя против тленья – пыланьем.

Очи ее – сливовые.
Руки ее – ивовые.
Плащ ее – смородиновый.
Родина.

И так ее глаза печально глядят,
Словно устали глядеть назад,
Словно устали глядеть вперед,
Где никто-никто никогда не умрет…

А мы все уходим. И мы все – уйдем.
…Лишь одна в Успенском соборе своем
Глядит печально, зная про то,
Что никогда не умрет никто.

Милые, спите. Вас не тревожу.
Кто-то отходит – кто-то родился.
Просто – душа меняет кожу.
Каждый из нас на страданье сгодился.

Из кожи и меди, из матерьяла,
Коий наждак и алмаз не брали,
Мы возродимся! Начнем сначала —
Как будто мы и не умирали.

Все вам наврали! Не типографской
Краской – а темперой златовласой
Нас обозначат! Не радиосказкой —
Правдой архиерейского баса.

Мы возвращаемся. Поглядите:
Это я – со шрамами пыток.
Это я – в побоях подпитий.
Это я – помнящий свиток —

Список тех, кто убит при попытке
К бегству
кто позорно стыл дезертиром
В зимней землянке
мокрый до нитки
Перед воюющим наглым миром

– Мне в алтарь нельзя было – а я сюда влезла.
А ты кто?

– Чай, не признаешь меня, болезной,
драно пальто?..

– Бабушка, булку тебе, кипятка бы…
А здесь – вино да просфоры…

– Наплюй, дочка. Мы, старые бабы —
юного Времени воры.
Я ведь побирушка.
А звать меня Елена Федоровна.
А мать моя была графиня.

Над алтарем под куполом —
серебряные звезды.

– Елена Федоровна, не стой у дверей, простынешь.

…Поземка в дверь залетает, как в воду – весла.

– Иди сюда.

– Да нешто мне можно – к Царским Вратам!..
В грязном тряпье-то моем!..

– Иди. До Страшного Суда
Здесь будем стоять вдвоем.

Господи, дай Ты мне силы еще пожить
И у соседки на кухне вприкуску чайку попить.
А так мне больше ничего и не надо.
Солнышко горит зимой —
И в сумке моей согревается
черствый хлеб ледяной.
Мы ведь привыкли эти льды да метели грызть…
Господи, а лучше и не надо, бо аз в сем мире бысть.

А я слышала другое:

О тех кого давно убили
кого давно пережила
чьи в мерзлых северных могилах
истлели вечные тела
О маме розовой графине
хрусталь очей пшеница кос
чье тело расстреляв в полыни
ногой спустили под откос
Она Флоренского читала
она в бессмертие души
так верила
она считала
на масло постное гроши
О тех кто плакал на трибунах
о тех кто хохотал внизу
о тех, кто нас пугал коммуной
цитатой вышибал слезу
под грузом лжи
под грузом правды
под электрическим бичом

О тех что были Солнцу рады
там за тюремным кирпичом —
оx как молюсь
ox как страдаю
да только проку ли им в том
что я себя здесь осеняю
уже нездешним тем крестом —
железным хлебным сыромятным
без яхонтов
без бирюзы

О тех что плакали стократно —
лишь две слезы
лишь две слезы