И. Савельев - Tra la Jaroj. Собрание стихотворений

© И. В. Савельев, 2017

ISBN 978-5-4483-5931-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вся земля – муравейник – потому и дышать тяжело.

И не город Москва, а большое глухое село,

не считая метро и скрипучих трамваев.

Я смотрю на рассвет и кипит мой обидчивый глаз.

Всё одно мне; афронт или высший экстаз

не приносит заря кружевная.

В эти скучно-чужие забытые Богом места,

что забыты им, верю, отнюдь неспроста,

обиходом вливаются дуры и хриплые тюрки.

И не выловить белую птицу из стаи ворон.

Я, как Каспий Иваном – без крови – всецел покорён

и метаю с балкона окурки.

Нет и смысла бороться и ждать перемен,

я ж не Пётр и даже не феномен,

а обычный быватель в фантазиях смелых.

Не завидую тем, кто живёт, что читает роман,

и за словом мне лезть не годится в карман,

дабы не допустить перегрева.

Что приводит к отчаянью старых затей?

Не звенящий ли восклик цветущих детей?

Побороть бы сомнения эти;

Что ж поделать, срок годности нам не пресечь.

Ограничить возможно количество встреч,

дабы дыры латать аккуратно в бюджете.

Мы играем в тупую игру и сколько не лай —

наша жизнь, как последний царёк Николай —

перестанет в темнице хрустальную песню.

И на смену придёт своенравие и торжество.

Кто же знал, что прямое родство

у ступенек и лестниц.

У болезни моей намечается криз,

с силой щекочет в груди.

В рукав я упрятал жёлтый ирис,

попробуй его найди.

Видишь, над дымкою глаз,

над цвета небесного окантовкой,

как лепестки степных астр

её усмехаются бровки?

Уголок её губ поднимается выше,

щёки в ухмылке стянуты.

Не смейся ты, пожалуйста, тише!

Я знаю, что я обманутый.

Как скоро отступит мой криз?

Не сдастся без боя поди.

В рукав я упрятал жёлтый ирис,

сможешь его найти?

А вы когда-нибудь испытывали холод?

Пускай на улице зимы и след остыл.

Но этот холод…

Когда снежок кладут за ворот

и отрезают пару крыл.

Седые улицы и седость околесиц,

что так без устали плетут перепетии.

Над головою чахлый сизый месяц

ноги свесил

в ожидании ночной стихии.

Всё в тишине, всё замерло отныне,

и что казалось правдой замерло:

и летний луг на масляной картине,

и по привычке смятое пальто.

И между правдой и враньём

не рассмотреть изгибов или вмятин.

Я по привычке жарким летним днём

тепло одет, но я совсем не спятил.

Держал в руке кусок стекла

(быть может, зеркала?).

Слеза настойчиво текла

и взгляд коверкала.

И тихой ночью я плету

венок из обветшалых слов.

Кричу в пустую темноту,

что умереть готов

за вкусный плод моих стараний —

я зачеркну – страданий.

Что ночь? Что нам её идиллия?

Смешная, глупая она стезя.

Строка не трогает, строка постылая,

слова избитостью сквозят

и леденят открытость шеи

неямбы всякие и нехореи.

Держал в руке кусок стекла,

деревья сыпали прохладой.

Ну где же та, что сберегла

тепло души, любовь во взгляде?

Сжимаю руку, что есть силы,

бордовым цветом окропясь.

Как не хватает тихо «милый»,

чтобы до дрожи, чтобы всласть.

Осенний дождь всю память смоет.

А в ноябре, когда посыплет снег,

чернушный друг меня укроет

на ленте старых кинотек.

Что заставляет по утрам свет зажигаться

в окнах?

Что позволяет нам жить

рефлекторно?

Под снегом с дождём до ниточки самой

мокнуть,

идти по привычке, и пускай весь мир

перевёрнут,

идти и идти к той одной, чтобы попросту

чмокнуть;

что оживляет нас?

Сиянье причудливо синих,

страшно любимых

глаз.

Скажите мне, что я сошёл с ума,

внесите ясность в смуту мысли.

Скажите мне!

Что всё проходит в рамках сна

и всё не в том я понимаю смысле.

Я знак «равно» привык делить напополам,

чтоб оставалась та черта,

которой перечёркнуты.

Твоя душа; она чиста,

и вровень облакам,

что в сизый дым обвёрнуты.

И всё должно делиться ровно вдвое:

твои мечты, страдания и планы,

мои надежды, наши судьбы.

Я не хочу, чтоб были города и страны,

что человечество построило,

скаля друг другу свои зубы.

Я не хочу, чтоб потерялась грань,

что спрятала от позабытого.