Эмиль Мамедов: Прожитая осень. Стихи

К чему ваши помыслы,

севшие на мель?

Мне всё равно,

кому дорожку гладко стелете

и чье пришествие —

ваша святая цель.

Кому нужна эта мера,

подпитанная кровью детей

на ваших алтарях?

Кому нужны ваша вера,

ваша гордость,

честь

и святость царя?

Не искупить.

Ни мольбой,

ни адом,

ни раем

эти грехи.

…Да и мы…

сидим,

мечтаем,

с судьбой играем.

…

Пишем стихи.

Черным ангелом среди белых,

да еще с разбитым крылом.

Перезрелым средь яблок спелых,

среди золота – ржавый лом.

Как голодному снится обилие,

так и страннику – дальний свет.

Если уж на себя-то забили мы,

так хотя бы другим респект.

А какая уж, к богу, разница,

всё, наверно, своим чередом.

Кто-то может, а кто-то дразнится,

кто на хлев променял свой дом.

Разве в чувствах рвать себе глотку?

Чувства хрупки, сплошная блажь.

А налей-ка, дружище, водки,

и до самых краев, уважь.

Никто не узнает того,

что, наверное, знаешь и ты:

прокуренных комнат,

распитых бутылок,

окурков в стакане;

и лиц, проступающих бурыми пятнами

из темноты,

и небо, с которого падают камни,

тяжелые камни.

Закат.

Тишина.

И, наверное, вечность – беззвучная ночь,

и звездная пустошь,

манящая зовом к далёким планетам,

и сон,

улетающий птицей-малюткою

в темень и прочь,

и песня, которой

душевней и слаще для разума нету.

Никто не узнает того,

что, наверное, знаешь и ты:

фальшивые звёзды,

придуманный светоч

и мнимые песни.

Кто верит в легенды?

Кто падает камнем с глухой высоты?

Кто праведен нынче?

Кто светел и честен?

Тянется дым сигаретный к потолку,

пальцы держат сигарету изнеженно.

Мне кажется, что я уже не смогу

представить себе другую женщину.

Тонкие подведенные ресницы,

капли блёстки под глазами, словно роса.

И я не могу уйти, с ней проститься —

пугают обманутые сто раз глаза.

Она молчит и смотрит мимо меня,

лишь изредка выдохнет: «Собачья жизнь!»

Я открываю окно, и с лаской дня

врывается в комнату небесная синь.

Она смотрит устало, курит молча,

и, кажется, вот-вот покажется слеза.

Застываю в дверях, каменею точно —

пугают обманутые сто раз глаза.

Только внизу у подъезда я замер,

то ли в сердце боль, то ли плачет там она.

И хочется крикнуть: «Люди, что с вами?

неужели и в душах наших война?»

Некому теперь за нас помолиться,

грянет над нами и оглушит нас гроза.

Я даже боюсь смотреть прохожим в лица —

пугают обманутые сто раз глаза.

Косятся завистливо берёзы

на зеленые наряды сосен.

Источают соки, словно слёзы,

поминая прожитую осень.

Есть и у Природы вдохновение,

скромное желание успехов.

только лишь скользит убогой тенью

летнего тепла шальное эхо.

Тешится последними лучами

Одинокий ясень у дороги.

И нежданный шелест как в печали

тянет песни ветреные строки.

Растворились в ветре, как растаяв,

Паруса небесного фрегата.

И последних птиц усталых стаи

за тобой уходят до заката.

Как-то разорвалось всё и сразу,

Только мысли жгут бедово душу.

И прощанья скомканные фразы

я уже, наверно, не услышу.

Ни улыбки, ни тепла, ни ласки,

ни надежды, что мы станем ближе.

Подошла к концу чуднáя сказка.

Я тебя, наверно, не увижу.

Сколько звёзд-то взошло на небе,

Благодать-то какая, Праведный.

Словно сказка шальная, небыль.

И покой, тишина. Аж завидно.

Что-то шепчет осенний ветер,

и гоняет листья усталые.

Эти звёзды, наверно, светят,

чтоб немножко добрее стали мы.

А зачем мне твои тревоги

и постылые ливни колючие?

Бурой хлябью сметет дороги

и ноябрь нависнет тучами.

Забери меня, боже, на небо.

Я не буду тебе там бременем.

Так устал. Что я был, что не был.

Эти звезды угаснут безвременно.

Капля света покачнулась,

потянулась вниз, но не падает.

Ночью чья-то звезда проснулась.

Смотрит вниз, не летит. А надо ли?

Обморочное состояние,

безысходность дорог нехоженых.

Ведь далёкое расстояние.

Да и жизнь сейчас тревожная..

Просто хочется жить беспошлинно,

не делиться ни с кем одиночеством.

и не стать ни ханжой, ни пошлым мне.

И не знать имена и отчества.