Марина Бородицкая - Крутится-вертится (сборник)

Но крыша возле чердака
Звенит, как зыбкий наст,
Но чья-то грязная рука
Скатиться мне не даст, –

И я вдохну все звуки дня,
Весь двор – со всех сторон,
И никогда уж из меня
Не выдохнется он!

Гляжусь я в память: что мне зеркала!
Да, в память, в перевёрнутый бинокль,
Нацепленный на временн у ю ось.

Вот это юность – в лаконичной юбке
Шагает переулками: душа
И тело – точно певчие пружинки.

А дальше – детство, вот оно сидит
В углу за шкафом, утирая сопли
Полою мушкетёрского плаща.

А дальше? Несомненно. Вон оно!
Почти за горизонтом! Меньше точки!
Так далеко, что не хватает глаз!

Там тоже я, но только в прошлый раз.

Треск резинки – и взлетает
Резкий, хрупкий вертолёт.
– Пап, откуда?! – Из Китая.
Пятьдесят девятый год.

Зонтик лаковый, бумажный
В трубку толстенькую сжат,
И шуршит на кукле важной
Неснимаемый халат.

Круглый веер с веткой дуба:
Шёлк натянут – в пальцах зуд,
Но сияя белозубо,
Кеды взнузданные ждут!

Воспитательница Сяо
В детской книжице жила:
С детских слов письмо писала,
Тонкой кисточкой вела.

С папой книжку полистаю,
Суну нос в цветочный чай…
Я когда-нибудь слетаю
В этот праздничный Китай!

Заземлите меня, заземлите,
я больше не буду!
Ну, смеялась над физикой –
так не со зла ж, не назло!
Я не верила, что электричество
водится всюду,
Чуть притронулась – и затрещало,
и всю затрясло.

Кареглазый учитель, явись
из глубин лаборантской,
Что-нибудь отключи, расконтачь,
эту дрожь пресеки!
Никогда я поступок свой не повторю
хулиганский –
Не дотронусь
до юной твоей долгопалой руки.

Заземлите меня!
Если надо – землёй закидайте:
Я читала, ударенных молнией
можно спасти!
Ну хотя бы учебник,
учебник по физике дайте –
Там уж, верно, укажут,
куда мне заряд свой нести…

Когда-то, когда я была и жива, и права,
И ластилось солнце ко мне на последнем уроке, –
И сами, как в сказке, меня находили слова,
И сами же строились
в сказочно стройные строки.

А я удивлялась – а я их совсем не звала!
Лениво черкала
в тетрадках для лекций не важных,
В кафе возле липкого от лимонада стола –
На пачке «Столичных»,
на хлипких салфетках бумажных.

Теперь – погляди же, мой глупый,
счастливый мой брат,
Которого ищут слова –
и записывать лень их –
Вот я, разложив безнадежно
бумажный квадрат,
Как чеховский Ванька, стою перед ним
на коленях.

В каморке за шкафом, исконно моей, –
Сестрёнка грудная и мама при ней.

Сестрёнка кряхтит и мяучит во сне.
С отцом на диване постелено мне.

…Опять среди ночи вопьётся в мой сон
Тот сдавленный вой, тот мучительный стон –

«Огонь!» – он кричит, он кричит на меня –
Боится огня или просит огня?

«Огонь!» – он кричит, я его тормошу,
Зову и реву и проснуться прошу…

А утром он чайник снимает с огня,
В колготки и платье вдевает меня,

Доводит во мраке до школьных ворот
И дальше, сутулясь, со скрипкой идёт.

Мне как-то снилось: я иду большая,
Как старшеклассник в стайке первачков,
Ладонями небрежно пригашая
Блеск чьих-то лысин и седых пучков.

Я перешагиваю мостовые,
Маячу в небе, как громоотвод,
И тычутся автобусы живые
Горячими носами мне в живот…

Будильник. Транспорт. Снова я зажата,
В лицо мне – спин ворсистая броня.
А милые мои акселераты
Всё дальше вверх уходят от меня.

Я когда-то жила от звонка до звонка:
От звонка твоего до звонка.
А теперь телефонная трубка легка
И спокойная медлит рука.

В том нежнейшем июне, в начале начал
Я б могла, как челнок о причал,
Грохнуть тот телефон, чтобы он не молчал,
Чтобы он навсегда замолчал!

…Ах, как трубка легка, как спокойна рука –
Мне б на место того дурака,
Что сегодня живёт от звонка до звонка:
От звонка моего до звонка.