Андрей Дорофеев - Стихотворения. 1995—2016

Пред вами исповедь… Она
Написана не кровью,
Не болью, как сказал бы вам
Зарвавшийся поэт.
Гнала не муза ото сна,
Склонившись к изголовью
Меня, кто пишет только сам…
Мне помощи здесь нет.

К чертям условности стиха —
Погибель для рассвета!
Лишь дети творчество хранят
От пресса мощных догм
И тех, чья логика суха,
И ищущих поэта,
Чтоб истребить его, кляня,
Чернильным топором.

Увидев это, отложи
Перо, почтенный критик,
Чернила сбереги для всех,
Кто внемлет строкам тем…
Лишь дети жизнь вдыхают в жизнь!
Их мысль в стихи отлита —
Беспечно-девственна, как смех,
Свежа, как новый день.

Вы не заснете сладким сном
От вычурного слова,
Я здесь убрал, моя вина,
Словесных кружев дым.
Отвечу хитрым языком
Пруткова иль Крылова,
Иль Салтыкова-Щедрина…
Но всё-таки – своим.

* * *

Я был рождён на белый свет
В конце семидесятых…
Врач, резанув живую ткань,
Сказал, что я есть сын,
А я – реву! Уж мочи нет,
И холодна палата…
О, мама, где ты? Ну же, встань!
Мне страшно, я один!..

И встала мать. И с молоком
Груди её горячей
Я мира нового хлебнул,
Но… отрыгнул сперва;
«Почто рожаете силком?!
Хочу обратно, значит!» —
Но не успел сказать – заснул,
Лихая голова…

Подумать только, в этот час
Уже успел изведать
Тоску, физическую боль,
Бесправность… и испуг.
Тогда во мне, в тот первый раз,
Мне самому неведом,
Проснулся гриновской Ассоль
Неукротимый дух.

И с этих пор я мучал мать,
Отца и всех соседей,
Когда в ночи срывался в крик
И напрочь всех будил.
Лишь так пока я мог сказать,
Что есть я на планете,
Не ел, болел, ревел, как бык
И колыбель мочил.

В те годы мать сбивалась с ног,
Метаясь по аптекам,
Отец с работы плёлся злой
От истощенья сил,
Чтоб, перешедши чрез порог
Свободным человеком,
На вечер стать моим слугой,
Кормильцем и такси.

Мой ранее служивший дед,
Войну прошедший бойко,
Был завоёван мной – забыл
Про вспыльчивость мою.
И он забыл за тридцать лет,
Что значит «делать стойку» —
А потому расстрелян был —
Безжалостно в строю.

И ни мозоли у отца,
Ни синяки у деда,
Ни просьбы, чтобы я утих,
Ни резкие слова
Не истребили до конца
Сего менталитета,
Пока мольбами всех родных
Не стукнуло мне два.

Я осознал, что мы – семья.
Я так жесток с родными!
И… мысли ход был так несхож
И странен для меня…
«Какого черта!» – молвил я, —
«Мне жить всю жизнь с ними,
А я не ставил их ни в грош
За жизнь свою ни дня!»

И лёгши спать тогда, я там
Совсем другим проснулся.
Родные думали сперва,
Что я уж заболел!
Ну посудите сами: Сам!
Я встал! И сам обулся!
Сырой картошки —сам! – едва
Чуть было не поел,

Воды себе попить достал,
Разлив ее по полу,
Следы по кухне от штанов
Я сделал тоже сам,
Но только пальчиком нажал
На кнопку радиолы,
Прервав чреду спокойных снов, —
Поднялся шум и гам!

Не понял. Что-нибудь не так?
Забота и вниманье
Со стороны моих родных
Окутали меня,
И в их натруженных руках,
Как в нежном урагане,
Среди потоков вихревых
Вдруг оказался я.

«Скорей, суши! Скорее, мать,
Простудится ребенок!» —
Кипит работа в восемь рук,
Мелькают восемь ног, —
И вот – я водворён в кровать,
Надежно запелёнут,
И продолжаю свой досуг,
Взирая в потолок.

Я полежал минуток пять
Во власти размышлений.
Итак, расставим по местам
Моих поступков нить.
Каким мне всё же нужно стать,
Чтоб заслужить прощенье,
И что, таким примерным став,
Мне нужно совершить?

Когда я сплю – все хорошо,
А значит – дело в шляпе,
Когда же сделал что-то сам —
Меня вернули спать.
Одно из двух – возможно, что
Всё делать должен папа,
А может быть, пока нельзя
Мне покидать кровать?

И вдруг, как ясная гроза,
Сверкнуло озаренье —
Конечно же! – они же сим
Благодарят меня!
И по щеке моей слеза
Стекла от умиленья —
Как чутко!… Сделать всё самим,
Чтоб сил не тратил я.

И я решил – ну, если так,
Моей любимой маме
Добром отвечу на добро,
Спасибо не приняв.
И в тот же день за просто так
Поел, как в ресторане,
На кухне разбросав ведро
И мусор обсосав.