Михаил Пучковский - В поисках ускользающей тишины. Стихи разных лет

Моя московская снегурочка,
Таким, каким его я знаю?
По узким деревянным улочкам
Ползут промерзшие трамваи,

Трескуч мороз, под крышей глянцево
Блестят сосульки-недотроги,
Такие праздничные пьяницы
Домой плетутся меж сугробов…

Им ангелы поют, неслышимы,
И снегири порхают прытко,
И дым печной встает над крышами,
Как на рождественской открытке.

Догорая, лиловый закат отражается в стеклах.
У фонтана толпа, мостовой не хватает на всех.
Я иду мимо летних кафе томским вечером теплым,
Там горят огоньки и мешается с музыкой смех.

От вокзала, где еле транзитный состав дотащивший,
Тепловоз маневровый мне вслед так уныло кричал,
Я спускаюсь к реке, никогда никуда не спешившей,
И смотрю без тоски на пустой и забытый причал.

Этой темной воде что за дело до сказок и мифов
О беспутных скитальцах, чья Богу не ведома цель?
Обошедший не раз всевозможные скалы и рифы,
Мой «Летучий Голландец» надежно посажен на мель.

На сыром сквозняке я в прокуренном тамбуре выстыл,
Города, километры, тревоги, ветра – за спиной.
Этот город – моя долгожданная тихая пристань,
Я пришёл, чтоб остаться, как будто вернулся домой.

Над городом N поднимается ночь.
Сбежать от себя, как обычно, не прочь
Я в улиц пустеющих гулкую глушь.
Я – Джек Попрыгунчик, и всё это – чушь.

Ночной самолетик в заоблачной мгле
Фонарик Полярной несет на крыле.
И, вздрогнув от гула, я тихо шепчу:
«Я – Джек Попрыгунчик, и всё это – чушь…»

Курю на балконе одну за одной,
Тревога чуть слышно сопит за спиной
И гладит, вздыхая, меня по плечу…
Я – Джек Попрыгунчик, и всё это – чушь.

Прыг – снова в кармане обратный билет.
Скок – денег на пиво по-прежнему нет.
Мне сильно за тридцать, а я все скачу…
Я – Джек Попрыгунчик, и всё это – чушь.

Не спится, напарник? Кабина пропахла автолом.
Бессонница дальней дороги – спасения нет.
В далеких полях меркнет сонного Ачинска свет,
Встают из колючей зимы огоньки Боготола.

Должно быть, под Томском ударит мороз спозаранку.
Туман над дорогой. Огни встречных фар не видны,
Лишь катится сбоку щербатая решка Луны —
Нас ночь развлекает заоблачной лунной орлянкой…

Полная заспанных мятых сардинок,
Тихо фырчит жестяная коробка.
Тесный уют в теплых недрах коробки,
Ты – у окошка, в ее сердцевинке.
Стиснута вялым течением пробок,
Стихла вокруг суета городская.
Радостный, тихий, умиротворенный,
Ты замечаешь вокруг, просыпаясь,
Стаю грачей на бульварных газонах,
Черными пятнами в густозеленом.
Желтым – березы опавшие листья,
Рыжие пятна рябины и клена,
Точность мазка, неподвластная кисти.
В редком луче неожиданно розов
Инея след на сутулых скамейках,
Ранний предвестник грядущих морозов.
Эх, пошуршать бы листвою в аллейках…
Скоро озябнут все эти аллейки,
Скоро их теплой периной застелет.
И, не жалея что кануло лето,
Масло пейзажа сменяя пастелью,
Небо сквозь дымку струит полусветы,
Где-то в Москве, на окраине где-то.

Сумерки пахнут чаем.
Сумеречничаем.

Не зажигая света,
Мы провожаем лето.

Губы закат заваркой
Не обжигает, яркий

Отблеск окон пожарный,
Темно-алый, янтарный…

Лето было – и сплыло,
Выгорело, остыло.

Утро начнется в восемь,
Завтра проснемся в осень.

Завтра проснемся где-то
В годе жизни от лета.

Что же – до скорой встречи.
В кружках дымится вечер.

Сумерки пахнут чаем.
Сумеречничаем.

Сонная бабочка бьется в оконце.
Солнце не спящего – матовый шар.
Тихо. Так тихо – до звона в ушах.
Звон бесконечных больничных бессонниц.

В дальней палате не стонет старуха.
Тихо. Услышать себе не позволь
Как на пределе усталого слуха
Вьется комариком тонкая боль.

…Слепы глаза незашторенных окон,
Серое утро сочится сквозь них.
Гасят светильники. Скоро умолкнет
Шепот шагов в коридорах пустых.