Светлана Астрецова - В руках у вас

© Светлана Константиновна Астрецова, 2017

ISBN 978-5-4485-1420-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Поэзия недостижима. Она не падает с небес поэту в руки, а если и падает, то требует от него невероятных жертв.

Жан Кокто

Нужно петь, что все темно,

Что над миром сны нависли…

– Так теперь заведено. —

Этих чувств и этих мыслей

Мне от Бога не дано!

Марина Цветаева

Поэзия – это не публика, презентации, рецензии, интервью. Это «религия без надежды». Одержимость, которая нередко отодвигает на задний план все – семью, чувства, личную жизнь. Дело, успех и результат которого никогда нельзя предсказать. Движение мысли, которое не исчерпывается восьмичасовым рабочим днем. Готовность безоговорочно принять то, что диктует тебе ночь, как спящий принимает сон. Конечно, то же может сказать о своей работе художник, музыкант, актер. Но я свой выбор сделала – и говорю о своем.

Мне нравится, что живописцы позднего Средневековья по большей части не подписывали картины, как, например, неизвестный автор знаменитого кёльнского триптиха. Когда мастер в тени, его имя не повлияет на судьбу произведения, создатель уже не важен, важна работа. Мне всегда казалось, что авторство не имеет особого значения, это касается и моих стихов. Конечно, в век телевидения и интернета сохранить анонимность нереально. Рано или поздно станет известно, кто автор.

Творческие вечера традиционно предваряют биографической справкой. Почти в каждом поэтическом сборнике есть раздел «об авторе» или краткий перечень дат и событий, заключенный в «хронологическую таблицу».

Всех интересует, где и когда родился поэт, к какой конфессии принадлежал и какое блюдо предпочитал на ланч. Желающим проникнуть в тайны рациона художника, рекомендую обратиться к книге Сальвадора Дали «Дневник гения», где «безумный каталонец» описал все составляющие «далианского меню»: сахарные сосиски, «руки цыганки» и омар в шоколаде. Однако помимо гастрономической есть биография читательская, зрительская, чувственная.

Свою автобиографию я могла бы начать с исторических реминисценций:

Я родилась 16 октября 1990 года в Москве. Спустя 136 лет после того, как в Дублине появился на свет Оскар Уайльд. За 197 лет до моего рождения на площади Республики в Париже обезглавили Марию-Антуанетту.

Я могла бы продолжить рассказ в жанре «читательской биографии»:

«Те, кто читают книги, владеют миром, те, кто смотрят телевизор, – теряют его». Мне повезло, я предпочитала книги телевизору. Сначала мне читала мама: стихи Пушкина и Лермонтова, вместо колыбельных, затем последовали Блок, Пастернак, Цветаева, Гумилев.

В возрасте двух лет я бойко лопотала в рифму на непонятном языке. В четыре года знала наизусть «Песнь о вещем Олеге». К пяти годам научилась читать сама. Особенно любила читать ночью, при свете фонарика. Иногда под одеялом и до рассвета.

С тех пор я делила существование между двумя мирами, отнюдь для меня не равноценными.

Был «настоящий» мир: моих друзей, школы, шалашей, летних купаний, игр с авантюрными сюжетами. Мир книг был более настоящим. Он существовал благодаря Булгакову и Мариенгофу, Уайльду и Шоу, Диккенсу, Гамсуну, Виану.

Из книг я узнала о существовании чего-то большего, чем то, до чего можно дотронуться. Они многому меня научили: я обрела обостренную способность чувствовать. Благодаря роману Достоевского «Идиот» я ощутила смерть. Даже почувствовала ее запах.

«… Спавший был закрыт с головой, белою простыней, но члены как-то неясно обозначались; видно только было, по возвышению, что лежит протянувшись человек… В ногах, сбиты были в комок какие-то кружева, и на белевших кружевах, выглядывая из-под простыни, обозначался кончик обнаженной ноги; он казался как бы выточенным из мрамора и ужасно был неподвижен… Вдруг зажужжала проснувшаяся муха, пронеслась над кроватью и затихла у изголовья». Затворенные наглухо окна, четыре склянки ждановской жидкости, покойница под «американской клеенкой», и двое обезумевших мужчин у нее ног. Сцена с мертвой Настасьей Филипповной стояла у меня перед глазами несколько недель. Я вообще сравниваю Достоевского с какой-то печатью человечности, которая формирует душу и которую нельзя стереть или забыть.