Антон Чистов - Дорога

А вечером Василия забрали. Когда весь барак разлёгся на нарах, пришли двое солдат и, заломав ему руки, с руганью кудато увели. Проходя около нар Яцека, он улыбнулся ему и, подмигнув, одними губами произнёс: – С Богом.

Мальчик долго ворочался, прислушиваясь, не ведут ли его обратно, но ослабевший организм взял своё и через несколько часов он всё же уснул. И увидел, как они с Василием, радостно смеясь, летят высоко над землёй в голубом небе, рядом проплывают маленькие белые тучки, а под ними красные от роз поля. Они опускаются всё ниже и ниже и видят его сестрёнку, бегущую по полю навстречу папе с мамой, обнимающим друг друга и…

– Steh auf! – бок Яцека пронзила острая боль. – Steh auf, habe ich gesagt! 1 1 (Нем.) Встать! Я сказал встать!

Яцек открыл глаза и увидел разъярённое лицо немецкого солдата. Мальчик, кое-как поднявшись с постели, тут же скрутился он жестокого кашля. Во рту почувствовался привкус крови. Немец, больше не обращая на него внимания, пнул кого-то на соседних нарах. Откашлявшись и держась за бок, Яцек огляделся. В бараке творилось что-то из ряда вон выходящее: немецкие солдаты бегали и поднимали всех, строя в линейку. Какой-то охранник, дав ему подзатыльник, толкнул в сторону к заключённым. За бараком тоже слышались крики и звуки выстрелов. Тем временем, немцы, построив всех в шеренгу, встали напротив, щёлкнули предохранителями автоматов и нажали курки.

– Боженька, помоги! – только и успел подумать мальчик, что-то обожгло его шею, и он потерял сознание.

– Боженька, помоги! – прошептал Яцек и открыл глаза. Вокруг было тихо. Ярко-жёлтые солнечные зайчики прыгали по белому потолку. За окном слышался шелест деревьев и весёлый щебет птиц.

– Помог тебе Господь, – раздался сипловатый мужской голос справа, – в рубашке родился, малец.

Яцек повернул голову и увидел человека на соседней койке, лицо которого было всё перевязано бинтами.

– Говорят, из горящего барака тебя вытащили, кашлять начал, когда наши рядом пробегали, думали, что немцы всех перестреляли, ан нет, тебя, брат, только по шее царапнуло. А я, вот, подорвался. Господь уберёг, жить буду, но под гармонь уже не попляшу… На всё воля Божья, – вздохнул он, и, помолчав добавил:

– Я, брат, за родину, понимаешь?

– А где Василий? – едва слышно прошептал мальчик.

– Какой? – спросил солдат. – У нас в отряде их с пяток будет.

– Которого немцы… забрали.., – ответил Яцек, опять засыпая.

Яцек вышел из больницы через три месяца: и без того ослабевший до полуобморочного состояния, он потерял много крови, ситуацию осложняли и два поломанных ребра, но несмотря на это он, к удивлению врачей, быстро поправился. После госпиталя его направили в лагерь для репатриированных под Варшаву, откуда, по прошествии полугода, мальчик был отдан в детский дом.

Что стало с Василием, Яцек так никогда и не узнал.

Старик вздохнул и перекрестился.

– Dziewczyno przyjmij te roze 2 2 (польск.) Девушка, возьмите розу – сказал он идущей куда-то девушке, протягивая цветок. Но та, даже не взглянув на него, прошла мимо.

В память о всех детях, убитых их матерями.

Была поздняя весна. Шумная весёлая толпа разноцветной рекой текла по узким улочкам старого города, обтекая многочисленные клумбы, газоны и дорожные указатели, бурля новостями, шутками, смехом, радуясь яркому солнцу и безоблачному небу. Среди этого жизнерадостного потока незаметным серым пятнышком плыла и девятнадцатилетняя второкурсница художественного училища Надя. Всё происходящее вокруг, как и случившееся с ней, Надя воспринимала словно какой-то страшный сон.

«Залёт… Залёт…, – стучало у неё в голове. – Что же мне теперь делать?… Что же делать?»

Машинально дойдя до остановки, она села в трамвай. «Если Дима узнает, он сразу же меня бросит… А мама?… Что делать?»

Двери открылись и Надя, выйдя на улицу, утопающую в свежей зелени, почувствовала на своём лице прохладный ветерок, принёсший откуда-то с огородов запах распустившихся яблонь.

«Мамин день рождения скоро… – словно откуда-то из другого мира пришла мысль. – Что же теперь будет? Как жить? Бедная мама… Как ей будет стыдно за меня!»

Как в тумане она поднялась на пятый этаж малосемейки и, отперев дверь, вошла в коридор маленькой однокомнатной квартиры, где она жила вместе с мамой, Зинаидой Владимировной, учительницей литературы в районной школе.

Сняв пальто, Надя посмотрела в старое зеркало, висевшее на противоположной стене. На неё смотрела худенькая девушка с каштановыми волосами, подстриженными под каре, одетая в старую белую блузку и чёрные брюки-клёш.