Валериан Бородаевский - Стихотворения

Тайны коснусь я, тревожный и чуткий;
Что не прочту – допоют
Голуби пленные с пестрою грудкой, –
Девичьей спальни уют.

Жгучей пустыней Египта святого
Вспоена горькая трель.
Нежно воркуют, – и тайна былого –
Как золотая свирель.

Ты любила стихи и была горбатая.
Были резкие тени на желтом лице.
И часто мечтала ты, с тайной усладою,
О бале блестящем и жемчужном венце.

Ты днем закрывала ставень скрипучий,
Жалобно читала, запрокинув чело;
Вдруг голос твой крепнул и лился так жгуче,
И рука поднималась, дрожа как крыло.

А мы шли к окошку подсмотреть, поглумиться,
Ловили сквозь щели обезумевший глаз…
Но всё же ты пленной казалась царицей,
И наш смех срывался, фальшивил и гас.

И, бывало, мы видели в ночи грозо́вые –
Появлялась ты белая на ветхом крыльце;
И казалось: ты вышла под зарницы лиловые
С блестящего бала в жемчужном венце.

Номер тринадцатый наша каюта:
Нам хорошо, но и жутко…
Мы так смеемся, так веселы, будто
Вовсе лишились рассудка.

Мы обручальные кольца снимали,
Надписи в кольцах читали;
В бледном, тревожном раздумьи смолкали,
Мысли, как чайки, летали…

Вышли на палубу. Ветер порывом
Рвал наши речи на клочья.
Белый платок в исступленьи красивом…
Плакали синие очи.

Ждали ограды… великого чуда!
Волны всё выше вставали.
– Номер тринадцатый ваша каюта, –
Пенясь, нам злые бросали.

Мышь ворвалась к нам летучая,
К белому платью заманена…
Вот и дождался я случая:
Жутью ты в сердце ужалена!

Звякнет у люстры… По зеркалу
Вдруг соскользнет – и замечется!
В сумраке сладостно меркнуло
Белое платье прелестницы.

Низко над грудью взволнованной
Цепкие крылья проносятся…
Сердце забьется по–новому, –
К новому сердце запросится.

Я не знаю лучшего:
Сумрак голубой,
Лунный трепет Тютчева
Льется под рукой;

Золотыми косами
Заплело окно;
И шумит березами
Ветер про одно, –

Про одно, забытое,
Что нельзя забыть,
Про одно, изжитое,
Что нельзя изжить…

И ласкаю пальцами
Лунные листы.
И в тени за пяльцами
Улыбнешься ты.

Когда в закатный час, к лазури,
Над сизой головой твоей,
Ты бросишь к небу голубей
И смотришь вверх, глаза сощуря,
На осветленный хоровод,
А с колоколен позлащенных,
Как в медь, в сердца неутоленных
Гудящий колокол забьет,
И тряпка белая взовьется
На палке в старческих руках, –
Я мыслю: всё пройдет как прах,
Но этот вечер помянется…
Пусть немы рабские уста.
Твоя молитва, в плоть одета,
На белых крыльях, в струях света,
Кружа, взлетит к Нему – туда.

Лазурные цветы по зыби облаков,
С отливами то жемчуга, то стали,
Сырые ветры резво гнали
От южных берегов.

Размытым логом буйно убегали
Дубовые листы, виясь до облаков.
И вешний день, то светел, то суров,
Играл кинжалом вороненой стали.

Резнет клинок, внезапен и суров, –
И прячется в ножны, чтоб снова расцветали,
Росли и множились, плелись и убегали
Лазурные цветы над сучьями дубов.

И там, где синие гирлянды расцветали,
Курлыкая под зыбью облаков,
Как буквы двух божественных стихов,
Равнялись журавли и рифму окликали.

Капал дождик с шатких веток,
А уж звезды просияли,
Беглым тучкам напоследок
Ласки тайные шептали.

Что́ шептали, что́ открыли,
Не слыхать в моей лощине, –
Но светлее тучки плыли
Через свод сафирно–синий.

Но как знак – как знак ответный –
Длани тонкие метали
И, облекшись в саван бледный,
Улыбались – умирали.

Зеленя разбегались, струились,
Справа, слева, – далёко, далёко…
И я видел, как былки молились
Расцветающей Розе востока.

Замирали, прилежно склоняясь,
Повторяли тропарь хвалебный,
Призывали на хрупкую завязь
Дождик ласковый и целебный.