Андрей Ильенков - Веко

Долго ли, коротко соль закипала бы,
Туго ли мячик мученья глотал,
Вольно ли было выплакивать жалобы,
Губы сжигая о липкий металл?

Мне ли, большому, не плакать об осени,
Пусть и еще обо мне говорят,
Я ли ее из подъездов обоссанных
Не выносил на руках, как солдат?!

Как я люблю ее! Робость у пропасти
Край стерегла до окончания дня,
Что же вы, люди, все мимо торопитесь?
Нет, я здоровый, оставьте меня…

Железная дорога под окнами лежит.
Асфальт течет мазутом, ручьями пот бежит.

Стою я на балконе с коробкой папирос.
А мимо проезжает вонючий тепловоз.

Свистит свисточек тонко, снаряд вперед летит,
Отважная девчонка на буфере сидит.

От пыли золотая на чашечке весов.
И я предполагаю, что нет на ней трусов.

И мне смешно и больно, и сразу член встает,
Она рукой мне машет и песенки поет.

Она не будет больше в Пышме пасти коров,
Ее в Шанхае снимут жандармы с буферов,

В цепях заточат в башню за неоплпату виз,
А вызволит оттуда какой-либо маркиз,

В притонах Сингапура, в колечках анаши
Лимонными ночами коктейли хороши.

Но поезд едет быстро, везет ее в Китай,
Она мне ручкой машет, кричит «Прости-прощай!»

Прощай, моя Маруся, безмозглый мотылек!
Тебя я не увижу, и член на место лег.

Взмахнув полой халата, опять сажусь за стол,
Включаю вентилятор и ручку грызть пошел.

Слагаю я поэму о ядерной войне,
Ответственная тема, и так погано мне!

Есенина листаю рассеянной рукой,
Но он не помогает в тематике такой.

Я пью чифирь из банки, смотрю в окно, а там
Платформы классных танков везут в Афганистан

И часовой угрюмо сжимает автомат,
Нерадостные думы сейчас его томят.

Пропитан китель потом, письмо прислала мать,
Ему курить охота и стремно умирать.
Окровлены кинжалы, раскалены стволы,
Горят на перевалах груженые «Зилы»,

Гремит бесшумный выстрел, в аду не хватит мест,
Но поезд едет быстро, везет его в Термез.

А лично б я не против поехать бить сейчас
Душманов, сионистов и всех, кто против нас!

Увы – судьба иная поэтам суждена,
И я еще не знаю, как сложится она,

И я еще не вижу далеких перспектив,
Но небо стало ниже и лижет брег прилив,

И вот – волненья волны захлестывают мол,
И, вдохновенья полный, я вновь курить пошел.

Вдыхаю, выдыхаю, словесный пышет пыл,
Бегу блокнот хватаю, но все уже забыл,

Печальная улыбка подохла не беда
В аквариуме рыбка в неволе навсегда

И жизнь скучна как совесть, когда боренья нет,
И снова едет поезд и партизанов нет.

Она не молчит, или просто немая —
Она не моя.
Как всякая женщина, ты понимаешь,
Понятлив и я.

На грубом ветру как луна пожилая
С накрашенным ртом.
Напрасно глазами ее пожираю:
Ей скучно о том…

Ей скучно на лестничной клетке Останкино
Царапать глазки,
Ей скучно со мною, но осень-жестянка
Тоскливей тоски.

– Взгляни: я могуч, я вылажу из кожи,
Чего же еще?

– Еще – ничего, и уже – ничего же,
Оставь этот счет,
Гармонию алгеброй можно поверить,
Но хаос – увы.
Скрипят бесприютно небесные двери
И двери травы.

– Скажи, но затем ли Создателю молится
Последний поэт?

– Эх ты! А считался еще комсомольцем!
Вить бога-то нет!

Гляжу я на небо – а Бога и нету,
Дозволено все.
Какие поэты! Какие планеты!
Какой я осел!

…Посмотришь сквозь пальцы – и больно невольно,
Как вымыли кальций не винные волны

Давясь, я читал скукотищу для взрослых,
И их проверял, задавая вопросы,
И если мне лгали, я знал, что так надо,
И был для себя хитроглазой наградой.
Мечтал я о дружбе с девчонкой хорошей,
И чтоб до полночи играть с ней в Гавроша,
Однако ребята играли в Чапая,
При этом всех девок за белых считая,
Что скучно и грустно, и лучше бывало
Искать в одиночестве клады в подвалах,
Срисовывать башни и шхуны в альбомы
И изобретать преужасные бомбы