Екатерина Маркова - Приметы слова

На северо-запад от
Первопрестольной
Моложе немного
листва,
Где я пробиралась
тропою окольной,
Признаться,
что неправа…
Ты ладные петли
с ухмылкой безумной,
Пристраивал,
зайцев губя,
Меня не узнал ты
в сиянии лунном,
И я не узнала
тебя.

Из века двадцатого
в век двадцать первый
косой перепрыгивал
снег.
В ту ночь измотал мне
последние нервы
наш спор, набирающий
бег.
Но было еще далеко
до разрыва,
вся ярость
залогом тому…
Стернею бегом
по заснеженной ниве…
В дому – по кому.
По кому?

Во лжи,
забвении
и спорте —
Тебя
воспитывала
Власть,
О матчах и турнирах
спорьте,
И жизнь пойдет
и в лад,
и в сласть…

Романтика
туристских
сходок,
И бардовская
псевдоглубина,
Атеистических уродов
плодила
нищая
страна…

Сутулый и коленопреклоненный
Ты мне милей,
Чем гордый и обидой напоенный,
Что с каждым днем осознаней и злей.

Люби меня, забудь гордыню,
Люби меня, люби меня и все…
И поздней осенью, когда земля
остынет,
Нас Бог спасет…

Топит, вправду, не море, а лужа,
Жизнь моя, отнюдь, не на ять,
Самодура, чужого мужа
Стану прихоти исполнять.

Станут крупные звезды двоиться
В остывающем зеркале луж,
И, с рассветным ознобом, примстится
Почти любящий, почти муж…

Окунь ловился в волжских верховьях,
На льду сидел ты почти до апреля,
А я все маялась своей любовью,
Во мне в ту зиму ангелы пели…

Потом ты встал, сложил удило,
Протер очки и сказал прозрачно, —
К чему в мороз ты так странно чудила? —
А дальше ругнулся довольно смачно.

Ну, почему за грехи прародителей
Платим такой несравненной платой
В несовершенной земной обители,
Будто позор не смывшие каты?

Страшней вавилонского столпотворения
Непонимание, непонимание.
И не поможет стихотворение:
В непониманье, как в омут канет.

В бездыханном прошлом
спрятано мое детское дыхание,
и первые обвинения миру,
там я искала себе —
слава Богу, не осилила —
неподъемную Лиру —
влиять на ход Истории —
мечта розового детства.
Локти кусала в кровь,
что на Черной речке —
не остановила…
Просто некуда деться бывало
от этих непотребных страданий
опыта малого.
Сжималось бессилием сердце,
как ладонь от снега талого…

Голова моя садовая,
На столе пустой обед,
Не хвалюсь давно обновою,
Никакой обновы нет…

Все же чувство виноватости
Я топлю с утра в вине —
Не пивала большей гадости,
Аж мурашки по спине…

Ну, отчего так, на подступах к казни,
в миг когда желанья все обречены,
мы становимся немыслимо прекрасны,
промыслу Господнему верны?

Жизнь опять чиста хрустально,
как в начале,
когда еще не знала даже, что жива.
Потом легко я предалась печали,
о, как я недогадлива была.

О как не дорожила всем любимым,
и не чутка была с родимыми людьми,
витала в облаках кромешным дымом,
лелея свой избыток боли и любви.

И верностью, что знает каждая собака,
пренебрегала, схваченная вечной суетой.
О, как же часто обижала я собрата
на солнечной дорожке той…

И что-то главное из вверенного
проглядела,
прожить бы все сначала… нет…
Нет никому до моей жизни дела,
вдали сияет незнакомый свет.

Лишь катастрофы в космосе беззвучны,
Беззвучней плача брошенной жены,
Разлучницу никак, ничто не учит,
Сама не знает, сколь они равны…

Звезда родится в тишине кромешной,
А мы орем, не ведая о том,
Что к гибели ведет поспешность
Единственный и временный наш дом.

Случится в душе наперекосяк —
Ступай в тишину полей,
Сияющий кротостью березняк
Поможет тоске твоей…

Молись и вдыхай чистоту лесов,
Забудь всё, что застит слух.
И прикоснувшись к основе основ,
Воспрянет мятежный дух…

Он воспевал ее, он целовал ей ноги,
Он струны рвал, о, далеко немногим
Дано так струны рвать…
До мяса, до крови, до исступленья,
Поймет его, кто мог себя карать.