Сергей Самсошко - Х-юмор. Юмористические пародии на стихи современных поэтов

Прости, что не назвал тебя по имени,
Ведь твоё имя знает вся страна.
Оно начертано даже в коровьем вымени,
Для повышенья пользы и удоя молока.

А в сущности, чему тут удивляться?
Порой реклама вытворяет чудеса.
Она способна выскочку и тунеядца
Преподнести как мудрого творца.

Законы физики лишь к ним не благосклонны.
Они равняют всех под один пресс.
И как бы не были талантливы, способны вы,
Они сравняют вас в один присест.

И вот, когда останется лишь лужица,
Лишь маленькое мокрое клеймо,
Тогда и выясняется кто умница,
А кто сухое и ненужное дерьмо.

Прости, что не назвал тебя по имени.
Да я его особо и не знал.
Я лишь хотел напомнить о том времени,
Когда ты первые стихи свои продал.

Проснись!
Ты слышишь этот стон?
Поэт рожает строчки среди ночи.
К утру он должен разрешиться – точно.
Проснись!
Ну сколько можно спать!
Пойдём посмотрим, как светило мысли
Взлетает в неизведанные выси.
Проснись!
Ты так всю жизнь проспишь!
Пойдём послушаем волшебный голос мэтра,
Когда пускает он слова по ветру.
Проснись!
Так даже мёртвые не спят!
Пойдём посмотрим на поэта взгляд.
Он будто гением родился.
Отстань!
Прошу тебя не трогай!
Я отпахал три смены – дай поспать!
Мне в семь утра вставать и снова на работу,
А на поэта мне вообще плевать.

Когда я за столом своим сижу,
Стихи пою и строчки сочиняю,
Я остро ощущаю, что дышу,
И воздухом я строфы наполняю.

(Дышу – пишу; дышу – пишу;
В такую я игру, как бы играю.)

Когда я чувствую подкожные процессы,
Воображаю, как бежит по жилам кровь,
Я пробую свой пульс и с интересом
Прослушиваю сердце, подняв бровь.

Когда я съем горохового супа,
Моё нутро отчаянно бурлит,
И в рифмах отражается звук пука,
И даже звук, когда живот болит.

Когда, я извиняюсь, мне неймётся,
Ну, в смысле – это женские дела,
Тогда я сочиняю что придётся,
Как если б ёжика, к примеру, родила.

Я – не поэт, поскольку я не вижу
Движенье мысли, образов и форм,
Зато я остро ощущаю грыжу,
Между четвёртым/пятым позвонком.

Я был бы счастливей, друзья,
Если б на ферме жил.
Вставал бы ни свет ни заря,
И курочкам кушать носил.

Стихи, вообще, сложная штука.
Здесь нужен особый дар.
Но, коли набил я руку,
То надо бы выпустить пар.

И вот,
Провалиться на месте мне,
Критик, будто змея,
Ужалил под локоть, падлюка,
И захворал я, друзья.

Теперь я сижу на постели,
Лирически глядя в окно,
Мечтаю о Венесуэле,
Или ЮАР – всё равно.

Тяжко живётся в России мне.
Здесь хлебом народ не корми,
Дай лишь помериться силами, —
Романтики, чёрт их дери!

Мне намедни…
Удивляюсь!
Сон приснился
Ух какой!
И подтекст в нём,
Извиняюсь,
Эротический такой.
В общем, я по тротуару
Мирненько себе иду.
Вдруг,
Встречаю снежну бабу,
И с испугу не пойму.
Она движется на мэнэ,
Улыбаясь и шутя,
Предлагает, чтоб измерил
Я рукой её грудя.
Я толкую:
«Извините.
Я по-мойму ещё сплю.
Лучше вы меня щипните.
Я проснусь и всё – адью!»
Но она мне отвечает:
«Как, простите, понимать?
Что, вам грудь моя не нравэ-
Ться? Етио – значит – мать!»
Я немного испугался,
И в ответ ей говорю:
«Ваша грудь…
Я б не сознался,
Но вам открыто намекну…
Ваша грудь весьма красива.
Она фору многим даст.
Но уж слишком холодлива!
Аж пропал во мне экстаз.
Может, вы, мамаша, кожей
Обтянули б их и всё…
Вот тогда на грудь похожа
Она б стала, ё – моё!»
И старушка приуныла.
И пустила слёз струю.
– Ну и хам!
Скажи на милость!
Так сказать про грудь мою!
И сказав мне на прощанье,
Столь обидные слова,
Она скрылась из вниманья,
Оставив мне после себя
Лужу.
В ней ещё мерцали,
Мои бесстыдные глаза.
Тут я вздрогнул на постели,
И открыл свои глаза.
Заглянув под одеяло,
Удивился я, друзья,
Как прекрасно одеяло
Впитало лужу от меня.