Андрей Свиридов - Магия СЛОВА СЛАВЫ

В бездверный проём одиночной камеры-палаты заглянул Евгений. Он зашёл с постоянным «сидельцем» Николаем. «Вот, расскажи ему про голубого человека интеллигентно, понятно чтобы было мне» – попросил Евгений.

«Здесь прозебаю с перерывами почти пять лет. Не справляюсь с накатывающими кошмарными приступами бешеной ярости всесокрушения через каждые два-три месяца. Вначале меня сюда привозили принудительно после 90-дневного лечения приступы утихают, я к этому почти привык.

В кошмарных приступах бешеной ярости в последние 2—3 приступа стали в глазах появляться картинки свивающих мужчин голубоватого свечения и выкрикивающих мне «Мало бесишься, без крови». Вне… во время приступов, снов почти не вижу, иногда показывается улыбка жены,» – завершил свою опережающую тираду [сиделец – Николай], который хотел настроить меня на его правильное восприятие, что он не дурило. Этого не требовалось: взгляд его оставался почти внимательным. Он об этом не ведал.

«В правильную русскую литературную речь понятие фразеологизма «голубая блевотина» обозначающего переплённых мужчин в свастичном рисунке соединённых фаллосами через анус, отражающее рафинирование возвышение извращённых вкусов околополитической, полулитературной и артистической тусовок – узаконил родовым новоязом его создатель и творец великий русский поэт Сергей Есенин в ранние 20-е годы ХХ-ого века, за что и был убит. Подобно поэту А. Пушкину, убитого гомосексуалистом в 30-е годы 19-ого века.

Показом свивающих мужчин голубоватого свечения, тебе сиделец-Николай даются семантические смыслы обучающегося слоя букв в уровне сознания интеллекта рассказывающего тебе, что ты клиент гомосексуализма. Появляющаяся мягкая улыбка жены удерживает тебя от неверных шагов. Это создаёт эмоциональное напряжение в текстуальности твоей речи интеллекта, и кляксовая чувственная черни-энергия который заливает тексты твоих сознаний ума, и рассудка.

Ты этого не понимаешь. Ты приходишь в негодование от видимой несправедливости, потом в её быстром накоплении в вероятных пространствах сознаний интеллекта и увеличении концентрации – она делается яростью благородной – но ты не можешь её удержать! Ты вбираешь бешеную ярость [злобность ума]. Которая трясёт твою личность и требует её подчинения следам иероглифов «голубой блевотине» запоминание которой ускользает от твоей взбудораженной памяти. Так как твои сознания ума и рассудка уже отключены или отключаются. Ты утопаешь в джунглях штрих-кодов, в пузырчатой ячеистой безмерной пены не существующих снов и сновидений и в видимом материале вуали прячущим их отсутствие. Тебе нагоняют страхи, ты их принимаешь кошмарами ночи.»

Слушая меня, сиделец-Николай не перебивал мой рассказ, но несколько раз начинал вращать глазами, ёрзать, почёсываться – как бы помогая своим мыслям не провалиться в близко пляшущую отрешённость продырявленного мелькающего понимания прорехи стекловистой сонливости.

Евгений при его непроизвольном телодвижении судорожно напрягался, машинально «попискивал» взглядом пристальных глаз. От чего у меня создавалось впечатление что ещё чуть-чуть, и он сорвётся с железной панцирной кровати, на которой сидел и побежит, как бычок услышав зудящего налетающего овода, чтобы избежать укуса кровососа. Таково было инфракрасное воздействие звуковых смыслов речи передаваемых метаболами от автора к слушателю (читателю) стеклянным сознанием стекловистой сонливости.

Одновременно моя речь своей семантической соборной плотностью и душевной звучностью риторики являлась для обоих защитными козырьками от влияния нейтрализованных метабол [цифровых индивидов буквы] фоново мелькавших в речевом потоке.

Они [нейтрализованные метаболы мною] не вступали в лингвистические контракты с метаболами чёрной благодати находящихся в их сознаниях интеллектов, и потому они сумели удержаться сидя на железных панцирных кроватях во время импровизированного обмена мнениями. То есть я, наблюдал, что критическая «ударная» масса чёрной благодати направленных метабол их сознаний и фоновых метабол моего речевого потока не складывались в суммации и умножении. Критическая «ударная» масса метабол определённой направленности не собиралась, воедино в сатанинский смычок для извлечения заражённых звуков нот смыслов озвучиваемых речевой деятельностью… открывающих морок, тьму, злобность.

Моё рассуждение о том, что буква и слово языка, и сам язык могут быть смертельным убийственным ядом вероятной реальности совпадало с догадливыми мыслями древних умов, утверждавших, что слово и язык могут быть опасным ядом в речах людей. Я этот пример рассказал Евгению и сидельцу-Николаю. Они не сбились на сентиментальность. Просто, молчали.