Анатолий Белов-Пошехонский - Пасынок звёзд. Мир на верёвке

И пусть вы укрыты землёю сырою,
Но, как ни крути, а вы всё же – герои!
А мы – доживаем и плачем ночами,
За вас, что не с нами, за всех, кто не с нами…

Как часто мы хотим переступить черту
И сделать шаг отчаянный в огонь.
Вперед летим и гибнем за мечту,
Не замечая, что хромает конь!

Как часто мы кричим, что жизнь – наоборот.
Мы рвемся в бой и требуем ответ,
Ломаем кирпичи в стене, идя вперед,
Не замечая, что дороги нет!

И до конца пройдя сумбурный этот путь,
Все мысли оставляя на потом,
В тупик зайдя, хотим мы отдохнуть,
Вдруг осознав, что наш разрушен дом!

Ночь. Сон. Там память царствует —
Причина горестной печали…
Как только ночь, – все мысли рвались
и кричали,
Просили тишины и сна!!!
Очередная ночь… Что принесёт она?
На сон права иль на метанья?
На бред проклятого всезнанья?
Как тяжек крест, что выпало нести,
Как тяжело сказать: «Прости».
Чем выше, тем – тяжельче:
Сильнее тянет вниз.
И хочется, чтоб был помельче…
Как счастливы, кто просто спит.
Проснувшись, сразу одеваешь маску,
Ведь сон – причина избежать проблем…
Сон – знатный лекарь, он подобен сказке,
Но лишь тогда, когда он глух и нем…

В атаку завтра я пойду.
Хоть с детства я в войну играл,
Быть может, в цинковом гробу,
Найду покой, что потерял.

Простое слово, просто – цинк,
Металл в таблице элементов…
Но, может быть, что чей-то сын
Замрёт на веки в постаменте?!

Пусть цинк за радость не считают,
Но проклинать его не смей!
Из цинка ящики клепают
И матерям шлют сыновей…

Что может быть хуже, —
В мае бушуют метели?
Что может быть хуже, —
Берёзы листвой облетели?
Что может быть хуже
Израненных, трепетных птиц?
Что может быть хуже
Навеки закрытых ресниц?..
Что может быть хуже
Предательства верных друзей?
Что может быть хуже
От горя седых матерей?
Что может быть хуже, —
На бой проводить сыновей?
Что может быть хуже
Отцов переживших детей?
Что может быть хуже,
о чём я вам тут написал?
Иль ещё что-то,
О чём я ещё не сказал?..

Я видел, как плачут на кладбищах вдовы.
Их скорбные лица немы и суровы,
Их нежные руки давно уж в морщинах.
Я видел, как плачут они о мужчинах.

Но рядом лицо молодое в печали.
«То с матерью дочка», – подумал вначале.
Но вижу – кольцо на руке золотое,
И орден сжимает дрожащей рукою…

А взгляд, устремлённый её через горе,
Направлен туда, где афганские горы.
Туда, где за белою дымкой тумана
Погиб её муж от гранаты душмана.

Я видел, как плачут на кладбищах вдовы,
Их скорбные лица немы и суровы.
И видел средь них я, в косынках чуть мятых,
Вдов юных, рождённых в шестидесятых…

Проходят года, забываются даты,
Но снова домой не приходят солдаты.
И снова на кладбищах юные вдовы,
Их скорбные лица немы и суровы…

Давайте всех молча помянем, ребята,
Всех, кто не пришёл и сейчас, и когда-то.
Сто грамм боевых выпьем молча и стоя
За всех, кто однажды не вышел из боя…

Я помню, как надо нажать на курок,
Я помню раненых стон.
Экстерном сдавал я этот урок:
Я помню последний патрон,
Я помню, как вырвать гранаты чеку,
И выставить верный прицел.
Я помню, как надо стрелять на ходу…
Поэтому я ещё цел.

Вот только забыл, что такое весна,
Надолго забыл объятия сна.
Как вспомнить любовь, как веру вернуть,
И выйти на истинный путь.

Я помню пуд соли и кровь на вкус,
Я помню предательства грязь.
Я помню от денег блаженный искус,
Я помню ублюдков и мразь.
Я помню, как лучше ударить ножом
И лечь на самое дно,
Уйти от погони скользким ужом…
Я помню, как пахнет дерьмо.

Встань пред белым холстом
В окруженьи кистей.
Нарисуй мой портрет,
Как я вижусь тебе.
Древнеримским рабом —
Не сорвавшим цепей,
Падшим грязью на пол
И покорным судьбе?

Кисти в руки возьми,
Нарисуй на холсте
Самый честный портрет,
Как я вижусь тебе.
Страшным воином тьмы
(Со щитом? На щите?),
Что не ведал любви
Ни к другим, ни к себе.