Михаил Буканов - К фее, что зовут Драже, шёл Щелкунчик в неглиже. Поэзия

Вот найти бы миллион,
Отряхнуть со всех сторон,
И на дело потребить,
А на прочее забить!

Коли буду при деньге,
Всем сестричкам по серьге,
Глотки для, и для души,
Возлиянья хороши!

Тута надо не глупить,
Враз водчонки закупить,
Не забыть бутылки сдать,
Не хер таре пропадать!

Чедакалдыкнуть? Не вопрос,
Сука я, али матрос?
Буду лихо пить досыта,
Как нам завещал Никита!

Хорошо с утра поддать,
А потом посуду сдать,
Что б на опохмел добыть,
Надо бы бутылки сбыть!

Миллиону скоро край,
Мне ложись и помирай,
Нету водки, нету тары,
Возвращаются кошмары!

Как вчера попал домой,
Знает только «Стекломой».
И ещё лосьон « КУ-КУ»,
Всё что вспомнить я могу!

Люди любят помечтать,
Мыслей в облака слетать,
В морге я, но вижу сны.
До чего они вкусны!

Китаец Сунь с братишкой Вынь
В Китае жили, в царство Минь,
Едины в мыслях и делах
В разгуле, девах и столах.

Они как символ Янь и Инь,
Поскольку нету сунь без вынь,
Грешили много, от души,
И были в деле хороши!

Дружок же ихний, Ван-Цземынь,
Не раз советовал как шпынь,
Уйдите, – говорил, – от зла,
У вас лишь секс – любовь козла!

Поскольку к девам ревновал,
Хотя не раз их фаловал,
Но, только те к братишкам шасть,
Мол, Ван-Цземин не та же масть!

Так рассердился Ван-Цземын,
Что распалился до глубин,
Решил я их переплюю,
Или мужьям их баб солью!

Ван вздумал взмыть под облака,
Хотя не всё решил пока,
Набил он порохом бадью,
Уселся сверху и адью!

Вот поджигает фитили
Ввысь удаляясь от земли,
Лечу как бабочка, – кричит,
От счастья просто же торчит.

Пока летел Мынь в высоту,
Пришлось ему чесать елду.
Был не решён возврата путь,
Взлечу, мол, дальше как-нибудь.

Не получился сладкий сон,
Назад он падал словно слон,
Спасла от смерти дурака
Внизу глубокая река.

Спокоен ныне этот Ван,
Лишь оккупирует диван,
Ждёт, что к нему вернётся мочь,
Но, не спешит никто помочь!

А наши братья всё грешат,
Уйти в завязку не спешат,
Согласны с ними Янь и Инь,
И все вокруг, где взгляд ни кинь!

Поэт от горя замолчал,
Лишь водку пил, с неё торчал,
Достала верная жена,
Везде её рука видна.

То приберёт поэта стол,
Твердя, что грязь развёл ты, мол,
То спрячет водочку, да так,
Что сносит в поисках чердак!

Твердит, чего сидишь молчишь,
В хозяйстве от тебя лишь шиш,
Я всё тащу, и всё на мне,
Твоей заезженой жене.

Вот для чего средь бела дня
Охально приставать маня,
Я тут лежу без задних ног,
А ты с руками, как ты мог?

И что про мамочку несёшь?
Приедет, душу не спасёшь,
Вдвоём решим с тобой вопрос,
Тот что в семье давно возрос!

Ох, мама, ты была права,
Лишь зря кружилась голова,
Стихами дуру уболтал,
Мол, я взойду на пьедестал.

А дело кончила постель,
Я залетела в шесть недель,
Отсюда и постыдный брак,
Маманя, зри, мой муж дурак!

Ушёл из дома тот поэт,
Оставив письменный ответ:

О, люди! Вовсе не докука
Прозреть и видеть, рядом сука,
Да лучше спиться, умереть,
Чем на жену вблизи смотреть!

А если мама будет с ней,
Тогда история ясней,
Тут лучше в омут с головой,
Пускай живёт моей вдовой!

Я отдохну, возьму аванс,
И новый запою романс.
Мне мурмизетку на часок,
Жена же пулею в висок!

Однажды на улице тихой
Событий прошла череда,
Похоже слонялось здесь Лихо,
А с ним проканала Беда!

Журчал глубоко меж домами
Вод сточных назойливый хор,
Парил у отдушин дымами,
Стремился на волю как вор.

Но, толстые трубы держали
Коллектор в тоске и плену,
Загнали вовнутрь и зажали,
Создав и тюрьму и стену.

Кто хочет, частенько и может,
«На волю», – решил водосток,
А совесть таких не тревожит,
Не выжил морали росток!

И ржавь разжевала тут трубы,
Создав искушеньем побег,
Всё схрумкали страшные губы,
Матерно урча на распев.