Николай Добролюбов - Русская поэзия XIX века. Том 2

Чтоб его тяжелой лапы
Мощь почувствовать могли
Императоры, и папы,
И султан, и короли?

Подал знак — гремят перуны,
Всюду смута настает,
А к нему — в его лагуны —
Только золото плывет!..»

Кончил он, полусмеяся,
Ждет улыбки, но — глядит —
На плечо его склоняся,
Догаресса — мирно спит!..

«Все дитя еще!» — с укором,
Полным ласки, молвил он —
Только слышит — вскинул взором —
Чье-то пенье… цитры звон…

И все ближе это пенье
К ним несется над водой,
Рассыпаясь в отдаленье
В голубой простор морской…

Дожу вспомнилось былое…
Море зыбилось едва…
Тот же Веспер… «Что такое?
Что за глупые слова!»

Вздрогнул он, как от укола
Прямо в сердце… Глядь: плывет,
Обгоняя их, гондола,
Кто-то в маске там поет:

«С старым дожем плыть в гондоле…
Быть — его и — не любить…
И к другому, в злой неволе,
Тайный помысел стремить…

Тот «другой» — о догаресса!.. —
Самый ад не сладит с ним!
Он безумец, он повеса, —
Но он — любит и — любим!..»

Дож рванул усы седые…
Мысль за мыслью, целый ад,
Словно молний стрелы злые,
Душу мрачную браздят…

А она — так ровно дышит,
На плече его лежит…
«Что же?… Слышит иль не слышит?
Спит она — или не спит?!»

Вчера — и в самый миг разлуки
Я вдруг обмолвился стихом —
Исчезли слезы, стихли муки,
И точно солнечным лучом
И близь и даль озолотило…
Но не кори меня, мой друг!
Венец свой творческая сила
Кует лишь из душевных мук!
Глубоким выхвачен он горем
Из недр души заповедных —
Как жемчуг, выброшенный морем
Под грохот бури — этот стих!

Печальная береза
У моего окна,
И прихотью мороза
Разубрана она.

Как гроздья винограда,
Ветвей концы висят, —
И радостен для взгляда
Весь траурный наряд.

Люблю игру денницы
Я замечать на ней,
И жаль мне, если птицы
Стряхнут красу ветвей.

Кот поет, глаза прищуря,
Мальчик дремлет на ковре,
На дворе играет буря,
Ветер свищет на дворе.

«Полно тут тебе валяться,
Спрячь игрушки да вставай!
Подойди ко мне прощаться,
Да и спать себе ступай».

Мальчик встал.
А кот глазами
Поводил и все поет;
В окна снег валит клоками,
Буря свищет у ворот.

Чудная картина,
Как ты мне родна:
Белая равнина,
Полная луна,

Свет небес высоких,
И блестящий снег,
И саней далеких
Одинокий бег.

Стихом моим незвучным и упорным
Напрасно я высказывать хочу
Порыв души, но, звуком непокорным
Обманутый, душой к тебе лечу.

Мне верится, что пламенную веру
В душе твоей возбудит тайный стих,
Что грустию невольною размеру
Она должна сочувствовать на миг.

Да, ты поймешь, поймешь — я это знаю —
Все, чем душа родная прожила, —
Ведь я ж всегда по чувству угадаю
Твой след везде, где ты хоть раз была.

Зеркало в зеркало, с трепетным лепетом,
Я при свечах навела;
В два ряда свет — и таинственным трепетом
Чудно горят зеркала.

Страшно припомнить душой оробелою:
Там, за спиной, нет огня…
Тяжкое что-то над шеею белою
Плавает, давит меня!

Ну как уставят гробами дубовыми
Весь этот ряд между свеч!
Ну как лохматый с глазами свинцовыми
Выглянет вдруг из-за плеч!

Ленты да радуги, ярче и жарче дня…
Дух захватило в груди…
Суженый! золото, сёребро!.. Чур меня,
Чур меня — сгинь, пропади!

Ave Maria — лампада тиха,
В сердце готовы четыре стиха:

Чистая дева, скорбящего мать,
Душу проникла твоя благодать.

Неба царица, не в блеске лучей,
В тихом предстань сновидении ей!

Ave Maria — лампада тиха,
Я прошептал все четыре стиха.