Сайра Вервольф - Межсезонье. Сборник стихотворений

Колышутся тени за чёрной могилой
и ветер шатает кресты.
Ах, знал бы он, гордый, ах, знал бы он, милый,
как ужас на сердце застыл.

И кто-то уродливый тащится следом.
Кровавые смотрят глаза.
Как будто бы снегом, как будто бы снегом
карают меня небеса.…

Не знала, наивная, что на свиданье
она к своей смерти пошла.
Король то любил людские страдания.
Король был служителем зла…

– Милая тень на чёрной стене,
кто всех прекрасней в безумной стране?

Зеркало молвило из темноты:
– Если посмотришь, увидишь черты.

Красные губы, оскаленный рот.
Палец вонзается в мягкий живот.

Помнишь безумные эти глаза?
Как сотрясались твои образа.

Он в твою комнату ночью входил.
Он пентаграмму на теле чертил…

– Хватит, безумное, не береди,
рану на теле и рану в груди…

Из-за него я себя прокляла.
Тело горячее в плен продала.
Нет мне спасенья при чёрной Луне…
Тень улыбается мне на стене.

А к чёрту всех, иду я в ад
с улыбкой гордой Моны Лизы.
И кто мне рад, и кто не рад,
простите мне мои капризы.

Простите боль и темноту,
что притаилась в бездне глаза.
Я не отвечу, я совру,
что свитер мною только связан.

И если тронете рукой,
своей рукою мои шрамы…
Идите, путник мой, домой.
Забудьте о холодной даме…

Пусть отогрею вас не я,
И не о вас я помнить буду…
А впрочем к чёрту, где мой яд?
Я и в аду вас не забуду…

Милый мой мальчик, а кукла уже не плачет.
Раньше умела, но что-то сломалось внутри.
Дёрнешь веревочку – кукла опять заскачет.
Только улыбка… что лучше в глаза не смотри…

Кукла запомнила ваши слова и обманы.
И потому чёрным светятся ночью глаза.
Кукла умеет… Она призывает туманы.
И не отпустит… Уже не отпустит назад…

…Милый мой мальчик, а кукла вам шлёт приветы,
сидя у вашей могилы… с белым цветком в руках.
Пусть же согреется, пусть же согреется светом,
пусть же согреется светом белый ваш, белый прах.

А в лесах, где плачут волки,
я хожу одна.
И Луны больной осколки
буду пить до дна.

Свои ветви клонят ели
до сырой земли.
И не каркали, а пели
птицы о любви.

Я с волками на рассвете
побегу домой.
Где-то светит, ой, как светит,
солнце, милый мой*.

Я его вложу в ладошки
и пошлю Тебе.
С неба звёзды сыпят крошки.
Я хочу к звезде.

А в лесах младые волки
очень ждут весну.
На ладошке два осколка:
я держу Луну

А кукле купили платье
белое. И кружева.
Цепи висят на запястьях.
Что же не рада, жена?

Он заплетает косы,
ленту заколет на грудь.
Что же ты плачешь? Слёзы
могут его вспугнуть.

Он подарил тебе небо,
чёрное как и душа.
Что же ты, Дева, не требуй.
Лучше живи чуть дыша…

…Но ведь могло быть и хуже:
дикие змеи в руках.
И в отражениях лужи
только его лишь глаза.

Ты же счастливая, Дева.
Большего и не проси.
Знаешь же, что королевы
прокляты жить без любви.

В старом доме скрипят полы.
Тихо стены вздыхают не в такт.
Я считаю опять углы,
но не вижу мастей у карт.

На чердак не хожу одна.
Там давно поселилась страх.
И всё смотрит в окно Луна,
отражаясь в моих глазах.

В старом доме не помнят смех.
И никто не кричит с утра.
В доме мёртвого это грех.
В доме мёртвого всё игра.

Потому молчаливее всех
я хожу от стене к углам.
…Вспомнить лица бы мёртвых тех,
кто приходит по вечерам.

Вновь в зеркалах я не вижу ответа
кто же взошёл на крыльцо.
Шалью пушистою ночью согрета,
сильно сжимаю кольцо.

А он, таинственный, в двери скребётся,
сердцу внушая обман.
Но не порвётся, нет, нет, не порвётся
мой на груди талисман.

Я прогоняю незваного гостя
ради сияния глаз.
Ради того, кто меня на погосте,
ждёт меня в призрачный час.