Марина Богуславская: Монохромное небо

моё яркое небо – увяло, раздалось с шумным воем дорог, и все краски сгорели – стояло
лишь тихое имя и смог. а сегодня закрою я двери, щелкнут сотни замков и теперь, я улыбку свою лишь развею, нарисую
цветы у окна – запылает, как сердце сирени, всяко важная моя мечта.

теперь – моими-твоими мечтами,
теперь – грохотом шумных дорог,
ветром сырой акварели,
и миром, стоящим у ног.

отброшу я всё, улыбнувшись,
рисунки сомну, не томя,
и двери открою, согнувшись, забытая – может, плашмя?

мой маленький мир, моя тихая вечность,
нарисован не мной – не моими цветами;
тихим шёпотом звёзд, перезвоном печали,
сладкой тенью цветов – и чужими мечтами.

в нём три капли – мгновенье,
целый мир лишь для сотни секунд,
и печаль, как отшумевшее веселье —
ряд за ряд с собой влекут.

для моей тихой, милой вечности,
цветы нарисую я вновь —
забытыми цветами нежности,
красотой юных слов.

те, горящим окурком,
факелом тёмных ночей,
согреют меня не свинцовым удушьем придурков —
нежностью, яркостью дней.

желая что-то изменить – минутами страсти
и искромётной печали —
мы мечемся в выборе собственных лиц,
рисуем улыбку руками устало.

«прекрасно!» – кричишь ты, и слёзы таишь,
красивый в печали, молчишь и молчишь,
горестно-лживый, в текстильном плену,
мечешься в выборе – ох, и не жду,
улыбок твоих и радости встреч,
искренних, сладких, пленяющих речь
в огне поцелуев тех вздохов горячих,
и мира, что нежно трепещет
в касаниях незрячих.

мечтами-мечтами, длинными-сладкими днями,
рисуя улыбку уставших надежд,
взлетали мы – и сгорали,
осколки кричащих невежд.

помнишь, мой милый, тот крик у небес —
отчаянный, горький, меняющий весь?
расплавленный в боли, горящий в огне —
болезненно-липкий, и мне, и тебе?

ты улыбался, ломая крыло,
ухнуло сердце – ушло ведь на дно,
ты улыбался – и в солнце горел,
пленяюще-липкий, и мне не удел.

мой милый, прекрасный ты в свете зари —
сгораешь, стоит лишь солнцу согреть все лучи.
живёшь ты в пучине ночной тишины,
улыбку рисуя бессонной свечи.

мы были прекрасны и вольно пьяны,
глотая улыбки в винном угаре,
и звёзды на веках —
рассвет лишь вины.

мечтали мы, знаешь, о всяком.

мечтали – не жили, глотая вино,
лишь птицами пели о счастье;
мечтали – и даже не всё равно
куда унесёшься в ненастье.

глотая улыбки – искряще вино,
мы ночь говорили о «завтра»,
и небо нам пело – не всё равно,
и звёзды на веках не гасли.

птицами небо пронзают мечты,
солнцем мгновенье рисует картины,
светом рождённые цветы,
и сладость первого мужчины…

ты помнишь это – не забыть
тот мягкий трепет в нежности секунд,
когда, плененные желаньем жить,
выносят нежность суду из зануд.

в мечтах всё ярко – даже слишком,
красивы мы с тобой – больны.
и виноваты лишь излишком,
вольны любить рассвет весны.

красивы были мы – ты помнишь?
смеялись, словно жизни невдомёк,
как мы той серостью бродили,
вставая костью поперёк.

мечтая – мы ломаем крылья,
превышаем лимит миражей,
разбиваясь с высоток усилий —
и красиво встречая гостей.

мы мечтаем – и в этом прекрасны,
словно рок ожиданий несчастных
не касается нашей спины,
вырывая пернатое счастье.

не подняться нам ввысь – уж увы,
не встречать в горизонте рассветы.
мы больны, так прекрасно больны —
не просить нам прощенье за это.

мы небом грозились стать,
птицами солнце закрыть —
и сотню лет могли не спать,
боясь воспоминания забыть.

могли – в прошедшем,
сквозь горький яд на кончике секунд,
могли – оставили ушедшим,
что всяко как-нибудь соврут.