Борис Херсонский - Одесский дневник 2015–2016. Взрывная волна

на обои потертые, зато – хороши картины,
подарки друзей-художников, которых она любила,
а она могла оторваться, вырваться из рутины,
но вот – власть советов поменяли на власть дебила.

А она говорит, говорит, видать, для нее это важно,
что-то юное в тусклом взгляде на минуту воскресло…
Я думаю строчкой Бродского: «Дорогая! Не ваш, но
и ничей верный друг Вас приветствует из антикварного кресла».

Большая страна не только видится, но и любится на расстоянии,
чтобы рукою своей до тебя не дотянулась,
чтобы тебя не прижала сильнее, чем прижимала ранее,
чтобы ее объятия на горле твоем не сомкнулись.

Издалека, из Австралии, чуть поближе, ну, из Швейцарии,
не замечаешь лиц тех, кто трясется в транспорте,
не жиды ведь и не китайцы, а наши, арии,
и фотки квадратные и надписи нежные в паспорте.

А попадется рябина заезжая или березка залетная,
или калинку-малинку сыграют по местному радио,
плачешь, хоть эта малинка веселая, искрометная,
как и все, что западом у нашей страны украдено.

Или церквушку построит община – меж небоскребами,
не Спас на Нерли, но белая, купол редискою с крестиком,
и не захочешь общаться с евреями высоколобыми,
с протестантами пылкими, с Римским Христовым наместником.

И думаешь: враг силен, но, Отечество, ты победишь его,
и видишь огромную женщину с мечом и щитом, и в шлеме,
а чудище обло, стозевно и лаяй – как у Радищева,
не имеет пока отношения к нами избранной теме.

Да, конечно, выросли, подтянулись и поумнели,
влезли в компьютер, на котором клином сошелся свет,
но так и не вышли из гоголевской «Шинели»,
потому что из этой шинели выхода нет.

Мы копили деньги. Мы шили ее всем миром.
И вот разбойник ночной сорвал ее на мосту.
Ах, если бы мама в детстве лечила нас рыбьим жиром!
Ах, если бы полицейский ночью стоял на посту.

Ах, если бы он разбойника взял за шкирку
и свел в участок, ни слова не говоря,
мы бы не пили запоем, не кололи бы в вену ширку,
не праздновали годовщины великого октября.

И если бы эта шинель, которую мы надели,
как шкура вторая прочно к нам приросла,
мы бы уверенно шли к нашей конечной цели,
и хворь бы нас не скрутила, и смерть бы не унесла.

страна есть земля территория странная помесь
terra incognita c terra promissionis
нам обещано то что покуда неведомо нам
путешествовать то же что оглядываться по сторонам

а надо бы нам вперед напрямик без оглядки
туда где земля образует горные складки
провалы пропасти жерла где блеск озер
где Бог являет Себя как мальчик как фантазер

я воробей которого провели на мякине
бумажный кораблик которого маяки не
направили в порт на краю замерзающей лужи
я оптимист который верит что будет хуже

я водосток по которому льется с крыши
я самолетик который верит что будет выше
я заводная игрушка и где ты моя пружинка
я несчастный паяц и где ты моя ужимка

без костюма и маски на чудовищном маскараде
без мундира и каски на военном параде
на исходе жизни впадающей во времена террора
мне жалко вора когда его преследует свора

мне жаль блудницу она возлюбила много
я знаю что даже страшный суд не осудит строго
я помню маму которая тащит меня за руку
спасибо Богу за ласку спасибо всем за науку

ни кола ни двора все берем на ура
обжигаясь о нас вьется жизнь-мошкара
эти утлые крылышки эта пыльца
эти сильные мышцы бойца

эта тощая хвоя с ее желтизной
никогда не поймет что случится весной
как полезут ростки из порожней земли
на которой лишь беды росли

комитет бедноты безлошадной чумной
краснозвездный висит дирижабль надо мной
древний трактор по полю ползет тарахтит
тракториста от пьянки мутит

в дни военные трактор оденут в броню
урожай был хорош но пропал на корню
из парижского гетто бетон и стекло
возвращается барин в село