Ирина Листвина - Прогулки вдоль линии горизонта (сборник)

Ты вспомнить не захотела
мир глиняно-пустотелый.
Тебе б улиткой свернуться,
к простой молитве вернуться,

забыто старозаветной,
вечерней и предрассветной.
Душа моего века,
ты слепо замкнула веки.

Какое тебе дело,
пускай веселится тело,
пускай оно опустело.
И мир танцует на нервах,

век-спринтер кричит: «Кто первый?»
(«Кто последний?» – мы,
он: «Да-вай пер-вых!»),
мир концовок, уличный, оный —

словно лагерник перед шмоном.
На прямой магистрали века
сметены следы человека.
Нервопровод тонет в бетоне,

напряженье гудит да стонет.
Время терпит, нервы спрессованы,
нервы прячутся за засовами.

Нет звезды. Но ведь тьма – шатается,

когда ощупью ищут свечу.
И ребёнок – рождается
за последним: «Я не хочу!»

Родина, просто ли родина —
роды, и росы, и рожь?
В мир прирастаем к ней родинкой
духа? Отрежут – умрёшь?!

Солнцем раёшно заоблачным,
пестрядью детской берёз,
ситником пыльным просёлочным,
говором линий и гроз.

И расстояньем – громов и вьюг
(даль и лесная мгла)?
Или – от дула к надбровью
гулом – вдоль рук и стола?

Трав неоглядною ржавью,
горечью их неживой,
глушью равнин – рвы зажаты! —
в чёрный распах ножевой?

…Гром приумолк, мгла уж прячется,
битвы покрыты землёй.
Что всё клянёшь ты нас, мачеха?
Матушка, боль успокой!

Ах, если бы ѝначе! Хоть бы немного.
Но в даль убегает прозрачно дорога.
Ни тени, ни света – иначе – не будет,
И мимо проходят усталые люди.

Раз путь – выпад в цель, тем точней,
чем случайней.
Он краток, и надо в нём быть —
без отчаянья.

В детстве, в бегстве (конном и звонком)
мне хотелось быть амазонкой.
…
А в конце – прыжок над домами —
и домой, на тахту и к маме.

Каждый класс на домик похожим был —
так давно. Осталось тревожное:
кто-то дремлет во мне с начала,
и растёт со мной, но ночами.

Что же делать мне, кто там скрылся,
кто, как в куколке, спит в курсистке,
мотылёк, балерина безногая,
контур скрипки без нот и без грифа —

может, всё это блажь без подлога —
просто как эпидемия гриппа?
Ждать, слоняться, жечь сны, как бумажки,
жить в каминном жару, днём вчерашним,

с музой (странной штабскапитаншей,
в бывшем Энске виды видавшей,
но не сдавшейся и не сдавшей)
Что же дальше-то? Что же дальше?

Рассудительная, домашняя
(в туфлях маминых, в сумерках) грусть
ждёт, шепча, осунувшись, спрашивая —
с детства помню я наизусть.

Только вдруг – не она, а с шалью,
и цыганкой глядит шальной.
Не с грустью – с полынь-печалью,
сама говоря с собой.

«Как дважды два – всё просто».
Что можешь ты сама?
Нам издавно приказано, заказано – зима,
бетонная дорога, казённые дома.

Колокольчик – и тот по ГОСТу,
а даль звенит сама:
«Дни-деньги-дон… погосты,
дней-денег-дзень… кутерьма».

А за карточными домиками —
сума там или тюрьма?
Модерн, таверны, замки,
тур – манкая [8] Туры – туристические поездки. Манкий (-ая) – на жаргоне 50 – 70-х – заманчивый, манящий (от «манить»). , да тьма?
– Постой-ка, что ты болтаешь, цыганка,
Господь с тобой!
– Не знаю, сама узнаешь,
смотри, не шути с судьбой.

Разложила карты в холмики,
как голубь, бьётся туман,
на них «крестики» и «нолики»
расставит жизнь сама.

Прости, сбылось отчасти,
но не случилось вдруг,
пусть кто-то будет счастлив
с тобой, мой милый друг.

Тузы, что там, за глянцем,
пиковый взял валет.
Всё разошлось в пасьянсе
«Мари-Антуанет» [9] Имя обезглавленной французской королевы. Пасьянс с таким названием был. Помнится, был даже и пасьянс «Могила Наполеона». .

Коротким было гадание,
и карты прочь со стола.
…
– Что ж, жги-говори, как сами мы
живём – была не была!