Виктор Кротов - Стихия весны. Начальное

Бешено брошенный ворох иголок,

вихрь, разъедающий красные руки,

горестный вздох разорвавшихся лёгких!..

Не защищаю лицо от уколов,

не хоронюсь от ударов упругих,

не убегу от пощёчин широких…

Всё равно ведь, на чём писать —

на газетных ли срывах,

на породистой белой бумаге…

Всё равно ведь,

на чём оставлять карандашные шрамы —

на копеечных тонких тетрадках,

на роскошных альбомных листах…

Всё равно ведь,

что у меня под рукой —

записная ли книжка

или

дни моей юности…

Капля за каплей

стучатся в окно,

и до того мне грустно,

что кажется, будто это

одна горемычная капля

устало и безнадёжно

стучит кулачком прозрачным —

просит, чтобы впустили.

Казалось, падают серебряные листья,

а стоит присмотреться – хлопья снега.

Казалось, снег усеивает землю,

а присмотреться – тополиный пух.

Казалось, на ветвях набухли почки,

а на поверку – спелые орехи.

Казалось, листья только распустились,

а глядь – на самом деле опадают.

Но почему-то отливают серебром.

А присмотреться – это хлопья снега…

Был день,

откатился

на колёсах луны и солнца.

И я удивился,

собрав все минут горстью.

В основном, это крошки глины,

немного дерева,

а металла

так мало…

На асфальте рожицы,

на асфальте чертики.

Здравствуйте, художницы.

Здравствуйте, художники.

Не смотрите, что я сед,

пусть никто не сердится,

что играть мешает дед, —

дайте присуседиться.

От кирпичных уголков

тротуар не ярок.

Я с собой цветных мелков

притащил в подарок.

Рисовать, когда все есть, —

дело ведь простое.

Мне на корточки присесть

ничего не стоит…

Бако сказал мне про один кишлак:

«Там люди тёмные, неразвитые люди —

они работать много не хотят

и даже стариков не уважают».

Мир меня оскорбил,

я с людьми не поладил…

А! – не беда, неважно,

пусть они обо мне вздыхают.

Я сплюну, присвистну лихо

и повернусь спиною

к этому вздорному миру,

к мелочным бедным людям,

щедрым лишь на упрёки.

Пусть! Не в признанье счастье

и не в почтенье счастье.

Счастье моё невесомо,

никто его не отнимет.

Упаковывайте ваши головы,

плотно, как чемоданы

в далёкую командировку

(кто знает, что может понадобиться).

Вечером,

который для всех остальных

давно уже стал ночью,

плотней набивайте головы

(рано утром уходит

ваш торопливый поезд).

Если всё, что хотите впихнуть, не влезает,

разбудите кого-нибудь

и попросите его, очумелого,

помочь захлопнуть упрямую крышку.

Наконец-то готово!

Надо ещё отоспаться

перед трудной дорогой.

Ложитесь,

защёлкивайте створки век

на блестящих замочках глаз.

До утра…

А утром…

Почему так пусто?

Я же всё вчера уложил.

Эх, мой поезд…

Увядшие листья,

лету конец…

Шелестящие письма,

лепестки сердец…

Если ночь – предыстория дня,

тогда у меня

нет охоты спать ночью.

Я с тобою, старательная луна,

с вами, звёздные многоточия,

ради дня.

Звёзды – крупинки соли

на чёрном ломте полуночного неба.

Город – рот приоткрытый,

уставший жевать и застывший у края ломтя.

Здания – зубы,

вонзённые в тёмную

чуть сладковатую мякоть.

Всё неподвижно.

Но вот шевельнулось.

И на востоке стал виден

краешек алой десны.

Деревья, как люди:

весной кучерявы,

гордятся листвою

салатного цвета,

бедны и задорны

(весельем богаты).