Юрий Пересичанский - С небом наперегонки. Поэзия

Стена предсмертных стонов ближе, ближе
зубовный скрежет с сабельным роднит,
стенанья с губ и с лезвий слижет
плоть, сталь вобравшая, как эти дни

вбирает в красноречие преданья
сказитель, гордостью сердца внучат,
как мы тут сталью янычар, пронзая —
и внуку трус тогда, как черт, не брат!

Мне, пьяной вдовьими слезами, сыти
взрезая брюхо, к славе казаков
утешив приунывшие станицы
венками переполненных челнов;

мне, в прах низведшему твердынь гордыни
пасхальным звоном сброшенных цепей,
который поминальным звоном стынет
в пустых сердцах султанов и царей;

пред, жизни мне вручившими, друзьями
дозволено ли было мне всхотеть
не выкрикнуть проклятье пред врагами,
а девы неземной красу воспеть,

не злато Персии добыть, а персям
княжны ее воздать хвалу —
сей тайны изыск, братья, бросьте в песни
крутую набежавшую волну.

А вам же, братья, знать, и жить и верить:
нет звука ненавистней для меня,
чем звон цепей – на злато иль на деву
я, братья, никогда б не променял

казацкой воли заповедь лихую,
свободы сабельную благодать.
Под звон цепей пируя и ликуя,
кто б ни хмелел, наш царь иль их султан,

венца ль царя, чалмы ль султана злато
неволит отблесками кандалов,
мне все равно – с цепями ждущий брата
мне басурман и супостат! – Таков

царю урок казацкий православья,
и сабельный закон в моей руке!
А то, что у царя поболе сабель —
так вот потомкам, словно сабля, мой завет:

нудней, чем от атаки до атаки,
нет прозябанья – что же, что длинней,
чем мой бросок от Яика до плахи,
змеятся будни жертв и палачей;

покорно дотащившему до одра
мытарств и унижении воз
желанна смерть спасеньем от невзгоды,
с рожденья опаляющей стыдом;

мне ж и пред плахой все милей, желанней
та жизнь, которой буду воспалять
казацкое бесстрашье пред врагами
и ненависть казацкую к цепям.

Какая огромная осень
Ложится ничком на восток,
Скрипят жернова и колеса,
Журчит то ли Стикс, то ли сток.

И падает тень, как страница, —
Прочитан уже эпилог, —
Увы, не Париж, и не Ницца,
А так, захолустье, предлог

К слиянью души с горизонтом,
К увечью сердец и надежд,
К исканью приюта под зонтом
В предчувствии зимних одежд.

Какая промозглая слякоть,
И воет то ль ветер, то ль выпь.
Уменье дождя тихо плакать.
Желанье истошно завыть.

А впрочем, ведь изыск прогресса
Дополз наконец и сюда:
Разменной монетою секса
Оплатят вам все без стыда;

И тут у распивочной шлюха
Подносит к опухшим губам,
Как вестерна кинокраюху,
Лихой самогона стакан.

Какая огромная осень
Ложится плашмя на восток —
Надеюсь расплющит не очень
Меня этой пытки пластом.

1.
Свежеоболган – не трогать
высохнут слезы пока:
слезы ведь тоже – отроги,
выси их тоже – века!

Ночи колодец глубокий,
да и тоска не мелка.
Болью недремного ока
бродит луна в облаках.

Все не рябиновой кистью,
а ноября кистенем
полночь осенняя виснет,
тиснет бессонницы сонм.

Выспренность звезд подвенечных
гибельно манит меня —
бабочка так ли беспечно
слепнет во гневе огня.

2.
Мощам забытого святого
подобен звездопад в ночи:
из-под смиренной плоти-тоги
нисходят жалобы-лучи

моленьями о снисхожденье
к злорадству сирых палачей —
дай им, как мне, узреть свеченье
хулу хвалой венчающих очей.