Валерий Казаков - Линия листопада. Стихи

Они – с округлыми боками,

я – угловатый, как всегда.

Не раздражай меня, вода,

своим пространством бесконечным,

порывам чувств, свеченьем млечным,

смятеньем ветреным с утра.

Пусть тени ходят по песку,

восторгом душу не тревожа.

Привыкла отражать тоску

моя морщинистая рожа.

Всё в мире медленно течет,

всё изменяется и тает,

и детская душа не знает,

куда судьба её влечет.

Где мелководье тихой лжи,

где омут будущих страданий.

Вода остывшая бежит

по дну несбывшихся желаний.

Над холмами, возникающими из пустоты,

здесь всегда возвышаются елей кресты.

И повсюду кристальная снежная пыль.

Здесь сугробы годов утрамбованы в быль.

Здесь мольбы затихают под толщею льда,

и словесная льётся с экранов вода.

Уплывают кораблики под мосты,

и на мачтах покачиваются кресты.

Птицы вороны здесь на закате парят,

от деревьев прочерчивая диагональ.

Речку тайный подпитывает мистраль —

и не мерзнет она много лет подряд.

Заплутав в холмах, как мужик хмельной,

ищет речка к заводи путь прямой.

Но не встретишь в России прямых путей,

снег в России навечно, как мавзолей,

где хранится тот, чей священный прах

нам оставил родину всю в крестах…

Ты не умер ещё, но уже воскрес,

и в подарок тебе – на пригорке крест.

Вечер,

пюпитры столбов вдоль дороги,

ветер играет навязчивый блюз,

а на бугре – березняк длинноногий —

листьев и снега нежданный союз.

Как это всё повторяется странно,

словно один нескончаемый сон,

где всё расплывчато, где всё туманно.

Скрипка звучит, ей труба в унисон.

Кто там не спит, утонувший в тумане?

Чей там горит одинокий фонарь?

Темным пятном в голубом океане

птица летит в необъятную даль.

Крикнула что-то – мурашки по коже.

Снег растворяется в сумерках дня.

Как это всё на Россию похоже,

как это всё угнетает меня.

Холоден белый снег.

Холоден белый свет.

Лед – на изгибах рек,

жизнь – на излете лет.

Сердце не даст ответ,

где она – грань утрат.

Вьюга поет с утра,

в окна стучит рассвет.

Все мы из этих мест.

Сердце болит от ран.

Ель на бугре, как крест,

а над рекой – туман.

Здесь не смогла струна

прерванный звук продлить.

В белых снегах страна,

в серых разводах жизнь.

В мире колдобин, камней и ям,

где не случается легкой дороги,

я выбираю хорей и ямб,

чтобы привычно шагали слоги.

Слышу я музыку в крике ворон,

где поутру чуть колышутся дали.

Тени от сосен покрыли склон

и в синеве перелеска пропали.

Здешняя живопись – в ликах святых.

Только у Бога просить услуги.

Ладаном веет в просторах пустых

под литургию нагрянувшей вьюги.

Среди кувшинок, там, где тонут,

шурша от ветра, камыши,

где ива серебром души

заполнила зеркальный омут.

Где сети выкинул восход

на воду цвета киновари,

где песня есть у каждой твари,

а у властителя – народ.

Где ночью омут сердце ранит

своей глубинной чернотой,

и берег округляет грани

вселенной темной и пустой.

Туда притягивает ряска

меня, познавшего успех.

Она, как позабытый грех,

как стыд скрывающая маска.

Мне ряска год от года ближе.

Она затянет боль и страх

и в лилиях, и в камышах,

в Нолинске древнем и в Малмыже.

По всей российской широте,

где тот же цвет и те же краски.

Где дань, увы, не красоте,

а временной болотной ряске.

Проволочную скуку гну.

Скука тянет меня к окну,

а в окне облака грядой,

город старенький и седой.

Тонет он в синеве теней,

словно маленький мавзолей.

В нем ни грома, ни тишины,

только музыка – со стороны.

Только ветер, несущий пыль,

что родилась на дне веков,

то ли выдумка, то ли быль —

песнопение каблуков.

Дробь минут и шаги часов,

дверь в запретное и засов.

Цепь для прочности и крючок.

Что за дверью – о том молчок.

Ты не стой на пути чужом,

дверь откроется – в никуда.

Это будет ещё хорошо,

Если там за дверью – звезда.

Лучше выслушай изнутри

скрип петель и сумей понять,

сколько двери не отворяй —

от себя уже не уйти,

город каменный не обнять,

и полями не обойти…

Он всегда на твоем пути.

Жизнь начинается там, где исток