Рафаэль Альберти: Сценические стихи

Я никогда не носил бороды.
Ни прихоти этой не знал я,
ни необходимости этой — обзавестись бородой.
Юность прошла —
то веселая, то печальная — без бороды.
Как бы выглядела она с бородою? —
спрашиваю себя, когда стукнуло мне шестьдесят.

Минуту вниманья, сеньор! Это вы? Что вы сказали?
Что вы — это я? Да нет, невозможно.
Я никогда не носил бороды. Был я поэтом,
почти что счастливым, с лицом безволосым и чистым
и залитым солнцем под ветром морским.
Я печален? По-вашему, жалуюсь я?
И ночью вздыхаю при свете луны?
Одиночка к тому ж? Ипохондрик?
И время от времени даже
с дурными наклонностями, говорите?
Я добрым был не всегда... И порою
я нож вынимал, да, сеньор, но ни разу,
но никогда никого я в спину не ударял.
Невозможно, сеньор... Не могу быть таким,
хотя бы меня уверяли
в этом сто тысяч волос вашей черной густой бороды.
Вы меня оскорбляете? Что вы сказали? Чтоб я убирался?
Но куда же, куда? Повторите еще раз!
Нет, вы сами пойдете туда,
откуда не стоило вам никогда выходить.
Вот нахал! Убирайтесь отсюда! Убирайся тотчас же!

Мой зрелый возраст... сорок лет...
и пятьдесят... Тогда, пожалуй, было б
приятно бороду носить... но рыжую, конечно.
— Нет, нет, сеньор! Всегда скажу, что нет!
Я против! Что сказал я? Что я против!
— Вы что же, утверждать беретесь,
что я, я тоже тот, кто вечно против?
Вы так дерзки? А ну-ка, изрыгайте!
Кто я, по-вашему? Кто вы?
— Чудовищный, жестокий, зверский, сальный,
злословящий ругатель-словоблуд.
Клык ядовит, слюну рождает зуд.
В глазах же злость и страх первоначальный.
Душа что ястреб хищный и печальный.
Ум совершает водосточный труд,
а руки с хваткою куницы ждут,
и стих звучит неслыханно-скандальный.
Ведет корабль мой гнев еще с рассвета.
Днем ненависть трясу над морем в сите,
и липнет в ночь любое зло к корме.
Всего я против. По душе мне это.
— Моей поэзии, уж вы простите,
не надо бороды, что вся в дерьме.

Мне шестьдесят уже. (Весьма почтенно.)
Я на седьмом десятке. (Доброй ночи!)
Я бороды не брил. (Виктор Гюго!)
— Как самочувствие, учитель?
— Того же вам желаю.
— Как ревматизм?
— Прекрасно! Хорошо!
Вы шутите?
— О нет! Скажите:
в моче не появился сахар?
— Да вы о чем? Мои стихи —
хотите, юноша послушать? —
и слаще, и нежней, чем раньше.
— Благодарю вас.
По-прежнему ль подвижны вы, учитель?
— Как жеребенок, сударь!
Вы шутите?
— Нет, нет! Скажите:
а что вы пишете теперь?
— Стишки красавицам и мадригалы
для девушек, ко мне неравнодушных.
Любовь, о да, любовь, ах, сударь!
— Все это возрастное.
— Вы шутите?
Я крепок, видите? Подайте этот стул.
Ай-яй! Ай-яй!
— Что с вами?
— Прострел проклятый!..
Люмбаго по-латыни. Вы не знаете латыни?
Подайте этот стул.
Я крепок, да... Но разве не сказал я,
чтоб вы придвинули мне этот стул?
— Учитель, вот...
Что с вами?
— Нет, ничего... Все дело в бороде,
в проклятой бороде — она так много весит!
Послушайте, я вам отдать ее задумал.
Хотите? Вам она пойдет. Ведь вам
не шестьдесят... Берите-ка! И прицепите.

Нет бороды внутри и нет вовне.
Мое лицо всегда моим бывало.
Мне шестьдесят. Хочу их без привала
нести, как знамя носят по стене.
Но, сколько б ни было на деле мне,
пою надежды песню у причала.
Придет иная эра, но сначала
не раз придется умереть весне.
Мне шестьдесят. Люблю я человека:
в мой век он встал с колен, не выжидая,
и выбрав мир, он бросил вызов смерти.
Я верю в труд свой, правильный от века.
Я утвержденье это подтверждаю,
подписываясь: Рафаэль Альберти.