Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

И чтобы из планов тирана
Не вышло вовек ничего,
Народ напивался до рвоты -
И я, как частица его.

Народ призывали: работай,
Народ же покорно кряхтел,
Покорно сносил оплеухи,
Но с печки слезать не хотел.

И я, как частица народа, -
Я также умильно кряхтел
И каждому кланялся низко,
Но браться за гуж не хотел.

Нам власти грозили расправой,
Я тоже, бывало, дрожал,
Однако же фигу в кармане,
Как все, наготове держал.

Я счастлив, что с этим народом
И мне довелося пройти
Его непростые дороги,
Борьбы и страданий пути.

В проем дверей вписавшись плотно,
Они по комнатам пойдут.
Дверные тяжкие полотна
Без чувств пред ними упадут.

Ищу я угол неприступный,
Хоть знаю, что спасенья нет.
От их шагов, как гравий крупный,
Хрустит размеренно паркет.

У них с дороги домочадцы
Слетают грудами тряпья.
Секунды все безумней мчатся,
Но только гибель вижу я.

Я хорохорился когда-то,
Отстаивал свои права, -
Так вот теперь идет расплата
За безрассудные слова.

Зачем мне это было надо?!
О, как я был безмерно глуп!
Они ведь не дают пощады,
Им нужен мой холодный труп.

Они ведь жалости не знают,
Запомнив сызмальства навек:
Любой, кто им не помогает -
Никчемный, подлый человек.

Я ваших слов не стану слушать,
Словам я веры не даю,
Слова стараются разрушить
Решимость твердую мою.

Едва прислушаешься к слову -
Абсурдом кажется приказ,
А вся житейская основа -
Набором бестолковых фраз.

Постыдной станет жажда крови,
Сомнительным - бесспорный суд,
И грозно сдвинутые брови,
Как лифты, кверху поползут.

Как у сердитого ребенка,
Рот приоткроется слегка,
И губ иссохшую клеенку
Изучит слизень языка.

Иссохнет глотки свод стрельчатый,
И потревоженный кадык,
Забегав мышью красноватой,
Забьется вновь под воротник.

И напоследок сократятся,
Как дохнущие пауки,
И тупо книзу обратятся,
И разожмутся кулаки.

Но резко я одерну китель,
Обиду вовремя пойму:
Я, грозной силы представитель,
Теперь не страшен никому.

И разом я осилю слово,
И задрожу от жажды мстить,
Ведь унижения такого
Обидчику нельзя простить.

Держа в руке футляр от контрабаса,
Другую сунув за борт пиджака,
Иду на площадь, где людская масса
Скопляется, чтоб слушать вожака.

На русский трон уверенно нацелясь,
Рычит вожак, правительство кляня,
Но у него отвиснет сразу челюсть,
Как только он посмотрит на меня.

И я прочту во взгляде помертвелом,
Что он под тонкой тканью пиджака
Вдруг различил тяжелый парабеллум,
К которому просунулась рука.

Он отшатнется и протянет руку
И завопит: <���Держи, а то уйдет!>,
В моем футляре разглядев базуку,
А может быть, станковый пулемет.

Сограждане, в тревоге озираясь,
Заметят вскоре мой нелепый вид
И на меня набросятся, стараясь,
Чтоб не успел сработать динамит,

Чтоб не включилась адская машинка,
Чтоб не успел я вынуть пулемет, -
И треснет череп под пинком ботинка,
И из него сознанье уплывет.

Я не узнаю, как остервенело
Меня топтала братская стопа,
И лишь почуяв, что безвольно тело,
Притихнет и расступится толпа.

Тряпичная бесформенная масса
Предстанет на площадке круговой,
И забелеют щепки контрабаса
В крови, размазанной по мостовой.

И взгляды все скрестятся беспричинно -
В тиши такой, где только стук в висках, -
На вылезшей из задранной штанины
Полоске кожи в темных волосках.

Мы в вашей жизни много значим:
Во всякий день, во всякий час
Мы строгим взглядом лягушачьим
Взираем с важностью на вас.

Когда к запретному украдкой
Вы устремляете умы -
Захлопнув рот надменной складкой,
Недвижны остаемся мы.

Пусть шаг вы сделаете ложный,
Но это нас не раздражит,
Под челюстью мешочек кожный
У нас сильней не задрожит.

Но, ваши вины приумножа,
Вы наш нарушите покой,
Вы нашей тонкой, нежной кожи
Коснетесь трепетной рукой.