Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Жалобно стонет Андрей:
что-то филе рыбы фугу
с ядом попалось ему,

Рыбу любую есть
надо с горчицей васаби,
а не глотать абы как.

Знает ведь каждый дурак
на островах и в Корее
фугу – опасная тварь.

Знает ведь каждый дурак:
противоядье от фугу –
северных варваров водка.

-- Влей себе в жопу сакэ! –
Андрюха бранит Константэна. –
Водки мне русской подай!

-- Бака я, бака – дурак! –
зарыдал Константэн. – Я ведь водку
всю перевел на сакэ!

Вот вам рецепт от меня,
как из сакэ сделать водку:
в чайник налей ты сакэ,
прокипяти и из носика
водочный пар собирай.

Чайник кипит, и Андрей
дышит водочным паром,
«скорой» звонит Константэн,
я ж в уголке вспоминаю
строчки поэта Басё.

Где-то часа через два
врач с санитаром приперлись,
сделали клизму Андрею,
выдули чайник сакэ,
фугу с собой унесли.

Грустно сидим мы втроем,
нет ни сакэ и ни рыбы.
Голубь ворчит за окном.

Через пятнадцать минут
голубь попался в ловушку.
Ай, молодец, Константэн!

Пьем мы жасминовый чай
и шашлычки «якитори»
из голубиного мяса
с соком лимона и соей
нам подает Константэн.

Вишня и слива цветут
в скверике у Константэна.
Смотрим с балкона на них.

На деревянной скамье
две юные гейши скучают.
Счас я за ним схожу.

Водки в ларьке я купил,
Константэн пусть сакэ набодяжит,
барышни любят сакэ.

-- Девочки, это – Андрей,
вы на него не смотрите,
он не по этим делам.

Заинтригованные,
гейши подсели к Андрюхе,
думали -- он голубой.

Долго Андрей нам читал
стихи про цветущие сливы,
про журавлей под дождем
и самурайскую честь.
Барышни чуть не заснули.

Тут встрепенулся Костян:
модных ди-джеев японских
он на хай-фае завел,
с гейшами хлопнул сакэ
и припустил с ними в пляс.

Смотрели я и Андрей
на движенья игривые гейш
и неуклюжесть Костяна:
танец двух мандариновых уток
с селезнем в майском пруду.

В ванной исчезла вскоре одна из девчонок,
скрылся в спальне с другой Константэн.
Два самурая читают друг другу стихи.

Нижнюю чакру продуть
в ванной я гейше пытался.
Жаль, помешало сакэ.

К стулу Андрюха прилип,
как муха к сосновой смоле.
-- Что ты сидишь? – я кричу. –
В ванную живо лети,
словно шмель к цветку померанца!

Стул уронил Андрей,
в ванной скрылся жужжа.
Разве цветы кричат?

Глаза открыл. Потолок
в разводах черных и серых,
мухи на фоне его – словно в бурю
стая встревоженных цапель.
Плохое было сакэ.

Тело и голова так болят,
словно древние боги Мусуби
били всю ночь меня
нефритовыми столбами.

Плохое было сакэ.
Хочется сделать сэппуку1]
только для этого нужен
малый меч самурайский,
кухонный нож не пойдет.

К чайнику я приник –
чуть от восторга не умер:
там не вода – сакэ!
Гигантская хризантема
в сердце моем расцвела.

Весело думаю я
о превратностях суетной жизни.
Взять мой случай с сакэ:
обрушится милость Будды,
когда ее и не ждешь.

Валяется на полу
в беспамятстве голая гейша –
напрягся нефритовый ствол.
Воистину милостям Будды
не бывает границ.

Только вышел усталый лама
из нефритовых врат –
другая спящая гейша
предстала взорам моим.
Лама окаменел.

Решил Андрей пошутить –
спрятал девичью одежду.
Лишь деревянные гэта
на ножках юных мерзавок.
Божественная нагота!

Снова жасминовый чай,
еды почти не осталось.
Я по старинным рецептам
обучаю бесстыдниц готовить
рисовые колобки.

-- Много я съел колобков, --
жалуется Добрынин. –
Если нету сакэ –
дайте мне маленький меч,
сделать сэппуку хочу!
Не самурай Константэн –
мечей он дома не держит.
Клизму гейши нашли
и водяным копьем
пробили кишечник Андрею.

Рисовые колобки
вместе с водой вылетают
из самурайского чрева.
Полуголодные гейши
злобно Андрея клянут.