Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Всегда у меланхолии во власти -
Я жил, всегда дурачась и шутя;
Испробовав все ухищренья страсти -
Остался целомудрен как дитя;

Порой людей всем сердцем презирая,
Нарочно не обидел никого;
Я в небе ясно видел башни рая,
Но на земле я упустил его.

Всем тем, что только представало глазу,
Я обладать желал вполне и сразу,
От алчности горел и холодел -
И между тем был крайне бескорыстен.
Неприхотливость, горстка старых истин
Да ремесло - вот всё, чем я владел.

Благоговел перед любимой я,
И от волненья ярко щеки рдели,
Но от насмешек не было житья:
Со смехом говорили мне друзья,
Что страсть умней растрачивать в борделе.

Любить безумно, то есть так, как я,
Друзья благоразумно не хотели;
Не знала даже милая моя,
Что из ее пустого бытия
Я высек пламя для земной скудели.

Должно быть, всех счастливей идиот:
Он ведает одну лишь страсть - к еде,
Нажрется - и слюняво забормочет;
Но сердце боль свою не отдает,
И любит ту, которой нет нигде,
И счастья лишь несбыточного хочет.

Она до неприличия юна,
Но не стесняясь порет ахинею,
И я молчу, смущаюсь и бледнею,
Хоть иссекла мне кудри седина.

Премудрость мрачная заключена
В мозгу моем - но что мне делать с нею,
Коль эту бестолковую напею
Мне не поможет обольстить она?

И я шепчу себе: прервать не пробуй
Ту чушь, что мелет милое созданье,
И сделай вывод, верный и простой,
Что красоте не нужен смысл особый,
Она сама - свой смысл и оправданье,
И Ум склоняется пред красотой.

Поклонником меня ты не зови,
Расхожая мне не подходит кличка,
Настойчивость моя - не знак любви,
Она скорее попросту привычка.

Она от жёлчи, что кипит в крови,
Ведь из-под носу упорхнула птичка;
Бесплодна телефонов перекличка,
Но ты не торжествуй и не язви.

Сомненьями и страхами томимый,
Я лишний раз не позвоню любимой,
А ты - давно разгаданный секрет.
И для меня как детская проказа -
Копить твои предлоги для отказа,
С усмешкой слышать радостное <���нет>.

Добро бы ты блюла невинность,
Мне легче было бы, - а то
Я злобных выходок картинность
Сносил неведомо за что.

Надеясь на твою взаимность,
Вливал я воду в решето:
Ты просто холод, просто минус,
Одно холодное ничто.
Теперь окликнешь - я не двинусь,
А не окликнешь - ну и что?

В гармонию телесных линий
Лишь пустота в тебе одета,
Застынешь от такой красы.
Но на душе исчезнет иней,
Достаточно прийти рассвету
В определенные часы.
Тебе ли быть моей святыней?
Увы! Я твоему портрету
Давно пририсовал усы.

Я переплыл бы Геллеспонт ночной,
Преодолел бы все моря на свете
И разрубил бы по дороге сети
Насилья, лжи и подлости земной;

И над зовущей мрачно глубиной
Играл бы я, беспечный, словно дети,
С валами, восстающими стеной.
Я победил бы все моря на свете,
Когда бы знал, что сердцем ты со мной.

Зовет к отплытью водная громада,
Однако плыть мне никуда не надо,
И оттого грызет меня тоска.
Пловца усталого не ждет награда,
Ему не машет с берега рука,
И лишь в твоей природе нет разлада:
Сколь ты красива, столь и жестока.

Ты ни за что не можешь уцепиться,
И в жизни всё - лишь лики пустоты.
Впустую, как законченный тупица,
Свою ошибку ищешь в прошлом ты.

Как будто надо в чем-то ошибиться,
Чтоб вдребезги разбились все мечты.
Хрустят осколки, и тебе не спится -
В лицо не складываются черты.

Об одиночестве звенит скрипица
Застывшей равнодушной темноты,
Но должен Зов во тьме к тебе пробиться,
Над равнодушьем навести мосты.

В груди он бьется вольтовой дугою,
Поет в костях, как ветер всех дорог,
И ты на положении изгоя,
Не отвлекаясь, выполнишь урок:

Размять, как в кузне, вещество тугое
Привычных слов, сцепляя звенья строк.
Вот кончено - и всё уже другое,
И сам ты по-иному одинок.

Когда упорно вас я ко греху склоняю,
То не затем, что страсть не в силах побороть:
Устав ухаживать и вздор в стихах молоть,
Хочу я выяснить, насколько вас пленяю.