Олег Асиновский - Сборник стихов 'Рассказы'

Есть площадка. Офицер из бани
веником грозил туда.
Стрелы красные на плане
рисовал. Свиней стада
в море прыгали с площадки.
Сердце после пересадки
дольше стада проживет,
гнездышко себе совьет.

За грузовиком пшеницу
собирают пионеры.
Это юноши в теплицах,
диатез, галеры.
Пугачев уселся в клетку,
темная лошадка.
Это профиль на монетку,
азбука, лампадка.

За хлебом в глушь очередей
коляску новичок-стоятель
везет по головам людей.
Младенец у него приятель.
Для них в серебряном бревне
готовит очередь жилище.
Стоятель ползает в окне
и жрет ее хвостище.
Улыбок деревянных край
младенца не пугает.
И он мусолит каравай.
И сам себя ругает.

Зимуют белые собаки
с пуговицей белой, шерстяной.
Нет лица у бледного рубаки,
потерялась пуговица. Зной
выбирает бледность, как собачку.
Самая горячая зимой
затевает с пуговицей скачку.
Но рубака просится домой.
Он лицо оставит у порога.
Зазимует с маминым лицом.
Не найдется у нее предлога
пуговицу выбрать подлецом.

Змея ползет. Она — Емеля.
Она — мужчина. Звук земли
в ее шагах. Мы пересели
к шагам поближе. Залегли.
Емеля полз быстрее звука
туда, где музыка спала.
Он — пианист. Змею, как руку,
как ногу жалила пчела.
Мы пересели в самолеты,
насквозь прозрачные без нас.
Иллюминаторы и ноты
Емеле не открыли глаз.

Интеллигенция присмотрит за животными.
Румяная, собачек малокровных
построит за колоннами пехотными
рядами песьими. Сама в рядах неровных
порядок наведет нечеловеческий.
Теперь собачки, как алфавит греческий
помощники героев-грамотеев,
всех комиссаров, конников-евреев.

Карандаши клюют мешок.
От разноцветной ласки
зацвел прыщами пастушок
из фараоновой коляски.
Мешками розовыми путь
устелен до кровати.
Стыдится карандаш взглянуть
на мумию в халате.
Коляска раздавила мышь.
И грифель раскрошила.
И пирамиду, как малыш
объятьями душила.

Коромысло на поверхности песка
разлеглось и женщину пугает.
Воду зачерпнул ей от куска
тот, который попрекает
женщину проглоченным куском.
Зачерпнул и рядышком разлегся.
С коромыслом женщина пешком
по воде пошла. Мужик увлекся
женщиной, как собственным ребром.
Коромысло в грудь свою вживляет,
ведрами гремит. Небесный гром
на песке следов не оставляет.

Космонавт из красной шубы
выполз плоский, как рубаха.
Он по-царски скалил зубы,
космодромил на казаха.
Подмосковную казашку
стрелец научит бунтовать.
Она шьет царю рубашку,
ракету пробует взрывать.
Так взорвала, негодяйка,
что монашка огрызнулась.
К Софье шерстяная чайка
в келью красную вернулась.

Крошка хлебная, черствея,
над буханкой прожужжит.
Несъедобная, как фея,
зуб у феи одолжит.
Чтобы грызть себя по кругу
и с нахлебником блудить.
И найти ему подругу.
И за хлебом им ходить
мимо жутких разговоров
на беззубом языке.
Несъедобная, как боров
возле феи на пеньке.

Кто юркнул, а кому и виноградину
не клади на язычок — все зерна выдавит.
Нету, нету ягоды. Зализывает ссадину,
сам слезы своей не выдавит
юркнувший. А мне какое дело
до него? Имеет право скрыться
от меня. Сначала душу в тело
скрыл. И зернышки склевал, как птица.

Кувшин скрипит
резными стенками.
В нем мытарь спит
к стене коленками.
Коленок две.
Они — ровесницы.
Кувшин в траве
у ног прелестницы.
И чашек две.
Они — коленные.
И в голове
маршруты генные.
Кувшин скрипит.
Солдаты драпают.
И мытарь спит.
И стены капают.

Ложка чайная душевней этой трости
кукушатам гнездышко совьет
Сто чаинок падают на мостик.
Капитан воды им не дает.
Соловьи шевелятся, пойманные чашками.
Самого негромкого, одного из ста,
капитанской ложечкой накормить букашками
вызвались историки этого моста.
Ложечка Янтарная — имя и фамилия.
Соловей Кукушевич братцу Янтарю
капитанской ложечкой сеет изобилие
тростей и букашечек. Тошно дикарю.