Вольтер - Орлеанская девственница

Карл на форту, в унынье погруженный,
Британскими войсками окруженный,
Не в состоянье сделать ничего.
Омрачена тоской душа его.
Он говорит: «Ужели я не в силах
От гибели спасти французов милых?
Они тут собрались встречать меня,
Торжественно войти собрался я
И вырвать их из рук врагов надменных:
И вот теперь мы сами вроде пленных».
«Нет, – молвила Иоанна, – пробил срок,
Идем сражаться! Покарает рок
Британцев под стенами Орлеана.
Идем, король! Для вражеского стана
Грознее вы, чем тысяча бойцов!»
Ей Карл в ответ: «Не надо льстивых слов!
Немногого я стою, но, быть может,
Мне защитить французов бог поможет».
Он мчится на коне в огонь и дым,
Белеет орифламма перед ним;
За ним несутся Дюнуа с Иоанной,
Оруженосцы Карлу в рот глядят,
И вся округа полнится осанной:
«Король, Монжуа, святой Денис, виват!»

Карл, Дюнуа воинственный и Дева
Летят на бриттов, бледные от гнева.
Так с темных гор, в которых рождена
Дунайская и Рейнская волна,
Орел, паря широкими крылами,
Готовя когти и блестя глазами,
Несется к соколу и торжество
Над цаплей отнимает у него.

Французы наступают очень бойко,
Но держатся и англичане стойко:
Они как сталь, которая в огне
Становится упорною вдвойне.
Вы видите ль героев Альбиона
И эту рать потомков Клодиона?
Отважные и пылкие, на бой
Они летят, как ветер грозовой.
Сошлись, и вот стоят, друг с другом споря,
Как каменный утес под пеной моря.
Они, нога к ноге, к виску висок,
Плечо к плечу, глаз к глазу, к телу тело,
Хулу на бога изрыгают смело
И падают без счета на песок.

Ах, отчего, потомкам для примера,
Гекзаметром не смог я овладеть!
Счастливый жребий одного Гомера —
О приключеньях и о битвах петь,
Описывать удачи, раны, беды,
Их прославлять, считать и повторять
И Гектора великие победы
Победами другими умножать.
Успеха в том заключено искусство.
И все же я сдержать не в силах чувство,
Меня толкающее рассказать,
Что довелось Агнесе испытать,
Пока наносит Карл врагам удары.

Дорогою на берегах Луары
Она вела с аббатом разговор,
А тот, отеческий склоняя взор,
Ей о лукавом говорил, умея
Нравоученья спрятать острие
Под вымыслом, приятным для нее.
Невдалеке Тримуйль и Доротея
Вели беседу о любви своей,
Мечтая о прекраснейшем из дней,
Когда вполне они займутся ей.
На их пути природой благодатной
Разостлан был ковер травы приятной,
Как бархат, гладкий, равный тем лугам,
Где Аталанту представляют нам.
Пленившись им, поблизости от леса,
К любовникам подъехала Агнеса.
Ее нагнал аббат. Все вчетвером
Держали путь, беседуя о том,
Как бог всесилен, как любовь прекрасна,
Как козни дьявола узнать опасно.
И вдруг все точно обернулись сном,
И каждый, зыбкой застилаясь мглою,
Скрываться начал тихо под землею, —
Конь, всадник, ноги, тело, голова, —
И все покрыла мягкая трава;
Так в опере поэта-кардинала [79],
Которая в неделю раза два
Иль даже три нам уши раздражала,
Героев, претерпевших много мук,
Глотает ад или, вернее, люк.

Монроз, случайно выходя из лесу,
Увидел проезжавшую Агнесу
И побежал навстречу, чтоб скорей
Почтенье засвидетельствовать ей,
Но вдруг остановился, столбенея:
Агнесы нет, пропала Доротея;
Как мрамор бледен, неподвижен, прям,
Раскрывши рот, он исчезает сам.
Поль Тирконель, заметив издалека
Все происшедшее, спешит туда,
Но, прискакав на место, волей рока
Он тоже тихо тает без следа.
Они летят всё вглубь, и напоследок
Пред ними возникает сад, каким
Не наслаждался сам Людовик, предок
Того, кто презираем и любим [80].
А сад вел к замку. Изукрашен чудно,
Он сада пышного достоин был.
В нем жил… (мне даже выговорить трудно)
Гермафродит безжалостный в нем жил.
Агнеса, Бонифаций, Доротея!
Что с вами станется в гнезде злодея?

Разверзнитесь, небесные чертоги!
Пернатые, сияющие боги,
Вы, охранительной рукой своей
Ведущие народы и царей,
Вы, что за радугою крыл таите
Небесных сфер таинственный предел,
Посторониться соблаговолите,
Чтобы и я одно из странных дел,
Происходящих в небе, разглядел,
И любопытство мне мое простите.