Бенедикт Лифшиц - Полутораглазый стрелец

Доступны, как разлив Днепра,

Пока звенит в орлином клюве

Лировозникшее вчера.

Оно - твое! И в кубке Гебы,

На дне ли скифского ковша -

Одна и та же вечность, где бы

Ее ни обрела душа.

И вот умолк повествователь жалкий.

Прародины последняя заря,

Не догорев, погасла в орихалке…

Беспамятство. Саргасские моря.

Летейский сон. Летейская свобода.

Над памятью проносятся суда,

Да в простодушном счете морехода

Двух-трех узлов не хватит иногда.

Да вот еще… Когда, смежая очи,

Я Саломее говорю: пляши! -

В морях веков, в морях единой ночи

Ты оживаешь, водоросль души.

О танцовщица! Древняя русалка,

Опознаю сквозь обморок стиха

В твоих запястьях отблеск орихалка

И в имени - все три подводных «а».

А по утрам, когда уже тритона

Скрываются под влагой плавники,

Мне в рукописи прерванной Платона

Недостает всего одной строки.

Как душно на рассвете века!

Как набухает грудь у муз!

Как страшно в голос человека

Облечь столетья мертвый груз!

И ты молчишь и медлишь, время,

Лениво кормишь лебедей

И падишахствуешь в гареме

С младой затворницей своей.

Ты все еще в кагульских громах

И в сумраке масонских лож,

И ей внушаешь первый промах

И детских вдохновений дрожь.

Ну, что ж! Быть может, в мире целом

И впрямь вся жизнь возмущена

И будет ей водоразделом

Отечественная война;

Быть может, там, за аркой стройной,

И в самом деле пышет зной,

Когда мелькает в чаще хвойной

Стан лицедейки крепостной.

Но как изжить начало века?

Как негритянской крови груз

В поющий голос человека

Вложить в ответ на оклик муз?

И он в беспамятстве дерзает

На все, на тяги дикий крик,

И клювом лебедя терзает

Гиперборейский Леды лик.

Покуда там готовятся для нас

Одежды тяжкие энциклопедий,

Бежим, мой друг, бежим сейчас, сейчас,

Вслед обезглавленной Победе!

Куда не спрашивай: не все ль равно?

Все злаки золоты, все овцы тучны,

На площадях кипящее вино

И голос лиры - неразлучны.

О милая, как дивно по волнам

Твоим нестись за облачную овидь

И эту жизнь, дарованную нам,

И проклинать, и славословить!

Все истина - о чем ни запоем,

Когда, гортанное расторгнув пламя,

Мы захлебнемся в голосе твоем,

Уже клокочущем громами.

Куда ни глянь - курчавый произвол

Водоворотов, и в окно ковчега

Ветхозаветным голубем глагол

Опять врывается с разбега.

Масличное дыхание чумы

И паводью воркующая слава, -

Бежим, мой друг, покуда живы мы,

Смертельных радуг водостава!

Бежим, бежим! Уже не в первый раз

Безглавая уводит нас победа

Назад, в самофракийский хризопраз

Развоплотившегося бреда.

Все - только звук: пенорожденный брег,

Жена, любовь, судьба родного края,

И мы, устами истомленных рек

Плывущие, перебирая.

Когда у вас дыханья не хватает,

Земных ветров кузнечные меха,

И даже магистерий в тиглях тает,

Не превращаясь в золото стиха,

Я не хочу добычи беззаконной:

Пусть лира задыхается в дыму -

Над умирающею Персефоной

Я покрывала не приподыму.

Что плакальщиц заломленные руки

Пред этой бездною глухонемой:

Земной ли голос плачет о разлуке,

Айдесский ли ответствует на мой?

Повремени, повремени, о лира,

Не торопись судить, не суесловь:

Мерило слова и мерило мира -

Играющая временем любовь.

И в тишине, где нас никто не слышит,

Где пеньем сфер мы сражены в упор,

Не нашу ль жизнь, как легкий пар, колышет,

Карбункулом пылая, атанор?

Еще не кончен путь печальный,

А сердце, снова налегке,

Откалывает пляс охальный

В обросшем мясом костяке.

Ну что ж, стремись навстречу бури:

Да здравствует распад, разброд!

Отдай телурию телурий

И водороду - водород.

А я, от века неделимый

И равный самому себе,

Я изменю лишь облик зримый,

Не изменив своей судьбе.

И там, за гранью ночи явной -

Excelsior! Excelsior! * -

Который раз в неравноправный

Вступлю я с жизнью договор.

* Выше! Выше! (лат.) - Ред.

101. ХЕВИС-КАРИ

Вдоль деки отвесной громады

Циклопами укреплены

Похожие на водопады

Молочные струны зурны.