Ла Де - Ундина

- И хорошо, что исчез, - сказал старый рыбак и тут же заговорил о том, каким образом его гостю лучше всего добраться в город к своим. Ундина начала потихоньку посмеиваться над ним. Хульдбранд заметил это и молвил: - Мне казалось, ты рада, что я здесь; чего же ты веселишься, когда речь идет о моем отъезде? - Потому что ты не уедешь, - отвечала Ундина. - Попробуй-ка, переправься через разлившийся лесной ручей на лодке, на копе или пешком; как тебе будет угодно. Или лучше, пожалуй, не пробуй, потому что ты разобьешься о камни и стволы, которые уносит течение. Ну, а что до озера, то тут уж я знаю - отец не слитком далеко отплывет на своем челноке.

Хульдбранд с улыбкой встал, чтобы взглянуть, так ли это, как сказала Ундина; старик пошел с ним, а девушка, шутя и дурачась, последовала за ними. Все оказалось так, как сказала Ундина; и рыцарю пришлось уступить и остаться на косе, превратившейся в остров, до тех пор, пока не спадет вода. Когда они втроем возвращались в хижину, рыцарь шепнул на ухо девушке: - Ну как, Ундина? Ты недовольна, что я остался? - Ах, перестаньте, - ответила она нахмурясь. - Если бы я не укусила вас, кто знает, сколько бы вы еще порассказали об этой Бертальде.

Глава пятая

О ТОМ, КАК РЫЦАРЬ ЖИЛ НА КОСЕ

Тебе, быть может, доводилось, любезный читатель, после странствий и блужданий по белу свету оказаться в таком месте, которое пришлось тебе по душе; заложенная в каждом из нас любовь к своему очагу и мирное спокойствие вновь пробудилось в твоем сердце: родной край со всеми цветами детских лет улыбнулся тебе, и чистой, искренней любовью повеяло от дорогих могил; вот здесь-то и нужно селиться и ставить свою хижину. Быть может, все это заблуждение, в котором ты потом мучительно раскаешься, - не в этом суть, да и сам ты вряд ли захочешь растравлять себе душу горьким привкусом воспоминания. Нет, лучше пробуди в памяти то невыразимо сладостное предчувствие, то ангельское умиротворение, и тогда ты хотя бы отдаленно сможешь представить себе, что было на душе у рыцаря Хульдбранда, когда он жил на косе.

Частенько он с тайной радостью поглядывал, как с каждым днем все более набухает лесной ручей, все шире прокладывая себе русло, и тем самым все дальше отодвигается для него возможность покинуть остров. Днем он подолгу бродил, вооружась старым луком, который нашел в углу хижины и приспособил для стрельбы, подстерегал пролетающих птиц и, подстрелив дичь, отдавал ее изжарить на кухню.

Когда он возвращался с добычей, Ундина не упускала случая упрекнуть его за то, что он так жестоко отнял жизнь у этих милых, веселых созданий, носившихся в небесной лазури; порою при виде мертвых птичек она принималась горько плакать. Но если в другой раз он возвращался с пустыми руками, она так же серьезно журила его за то, что из-за его неловкости или рассеянности им придется довольствоваться рыбой и раками. И всякий раз он радовался этим милым вспышкам гнева, тем более, что потом она обычно старалась загладить свои выходки нежными ласками.

Старики свыклись с взаимной привязанностью молодых людей; те представлялись им обрученными или даже супружеской четой, подспорьем их старости на этом уединенном острове. Именно эта уединенность укрепила Хульдбранда в мысли, будто он и в самом деле уже стал женихом Ундины. Ему казалось, что там, за лесным ручьем, вовсе нет никакого иного мира, или что попасть туда, к другим людям невозможно; а если случалось, что ржанье ею коня словно бы вопрошало и звало к рыцарским подвигам, или сверкнувший на расшитом седле и чепраке герб привлекал его взор, или, со звоном выскользнув из ношен, срывался с гвоздя на стене хижины его добрый меч - тогда он успокаивал себя тем, что Ундина ведь совсем не дочь рыбака, а вернее всего, происходит из какого-то удивительного чужеземного княжеского рода {4}.

Одно лишь было ему в тягость - когда старуха начинала при нем бранить Ундину. Правда, в ответ на это своенравная девушка большей частью открыто смеялась ей в лицо; ему же всякий раз казалось, будто задета его честь, хоть он и понимал, что старуха не так уж неправа, ибо на самом деле Ундина заслуживала в десять раз больше упреков, чем получала; а потому в душе он сочувствовал хозяйке дома, и жизнь текла дальше, все так же мирно и радостно.

Но вот однажды мирное это течение бы нарушено. Дело в том, что рыбак и рыцарь привыкли за обедом и по вечерам, когда снаружи завывал ветер, - как это всегда бывало с наступлением темноты - коротать время за кружкой. А тут запасы вина, которое рыбак раньше понемногу приносил из города, кончились, и оба они не на шутку приуныли. Ундина весь день мужественно пыталась подтрунивать над ними, не получая в ответ обычных шуток с их стороны. Вечером она вышла из хижины, чтобы, по ее словам, не видеть их скучных, вытянутых физиономий. Но с наступлением сумерек надвинулась буря, вода уже выла и шумела, и рыцарь и рыбак испуганно выскочили за дверь, чтобы воротить девушку, памятуя о той тревожной ночи, когда Хульдбранд впервые переступил порог хижины. Но Ундина уже шла им навстречу, радостно хлопая в ладоши.