Алексей Бабий - Стихи

Всё, что скажешь — я пойму,
Что не скажешь — тоже…
Это всё нам ни к чему…
Ни к чему. И всё же…

Под ладонью моей
Так щека твоя прохладна…
Я затих средь кудрей.
Погоди немного, ладно?

Подожди, не спеши
Принимать своё решенье.
Ну же, дай для души
Хоть одно ещё мгновенье!

Подожди, подожди,
Своенравная принцесса:
Словом не обожги
Торопливым, неуместным.

Будет всё хорошо,
А не будет — будь что будет…
Что ж нам нужно ещё?
Мы о будущем забудем.

Подожди, помолчи:
Я люблю тебя, молчунья.
Или вот поворчи:
Мол, куда тебя тащу я.

Но в ладони моей
Так ладонь твоя прохладна…
Будем после умней.
Подожди немного, ладно?

Ежедневная утрата:
То в автобусном окне
Улыбаешься ты мне
Почему-то виновато…

То смотрю я на фигурку
Со склонённой головой,
С неизменною сумой
Уходящую проулком…

И утраты непрямые:
Непожатие руки,
Непонятие строки,
Разговоры неживые…

И утрачены, я знаю,
Те часы, что без тебя:
Я живу тогда скорбя…
Не живу — переживаю.

Мои стихи неблагозвучны.
Их, как умею, я леплю.
Тебе читать, пожалуй, скучно
О том, что я тебя люблю.

Я не Шекспир и не Петрарка:
Обыкновенный графоман.
Тебе ни холодно, ни жарко
От строчек, сунутых в карман.

Но я пишу. Зачем, не знаю.
Пожалуй, это способ жить.
Но я люблю. Хоть понимаю:
Довольно мне людей смешить.

Я рад бы был, глаза закрывши,
Не увидать лицо твоё…
Но, видно был Бабий — да вышел:
Не удаётся мне сиё…

И что бы я писать не начал —
Программу, речь, статью, рассказ,
Уж если начал — это значит,
Стихами кончу каждый раз.

…Возможно, слишком уж пространно
О всём об этом говорю.
Любовь моя, возможно, странна,
Но, как умею, так люблю…

В апреле запели лесные капели,
Недели летели, летели качели,
Летел я все выше, под самые крыши
И был в высотище светлее и чище…
Но что-то пропало на маковке вала:
Сиё означало паденья начало…
Знобило и било, и не было силы,
И было не мило что раньше манило:
То рвался напиться, а то — протрезвиться,
В мечтах — то девицы, то светлые лица…
На что же похоже — я выпустил вожжи,
И чувствовал кожей — до точки я дожил!
Снаружи безликий, но внутренне дикий,
Молчал, безъязыкий, и сдерживал крики…
Но после паденья — опять воскресенье:
Долой тяготенье, даешь вдохновенье!
Сгорая, взлетаю я к самому раю,
Заранее зная, что все потеряю…

Часы мои встали. Секундная стрелка
И та не желает по кругу бежать.
Ты мстишь, что ли, Время? Ты, что ли, так мелко?
За что на меня ты в обиде опять?

Я в целом не против, но как-нибудь позже…
Вот буду я счастлив, тогда — тормозни!
Тогда протянись, чтобы было подольше,
А тут, без Неё — ну зачем эти дни?

«Послушай» — тогда моё Время сказало —
«Чего ты психуешь? Не мальчик, кажись!
Давно я с тобою возиться устало.
Ты выспаться должен. Ты понял? Ложись!»

Послушно лежу, на постели распластан.
Часы не идут, только сердце стучит.
Оно с остановкой часов не согласно.
А Время отечески мне говорит:

«Ну что тебе с нею? Танталовы страсти!
Хоть око и видит, да губы неймут!
Ты, может быть, скажешь, что в этом и счастье?»
«Скажу. Но, конечно, меня не поймут.

Эх, Время! Готов на любые условья!
Рабом — так рабом, я готов шестерить…
Любимым ли, другом, знакомым — готов я,
Но только, чтоб рядом. Иначе не жить.»

Сказало мне Время: «Тебе же на пользу.
Устал ты. Ты понял? Ты слишком устал.
А что не живешь — так того ты не бойся!
Ведь жить-то и так ты давно перестал!

А что, скажешь — жил ты? Ты бегал, и только.
Сперва по прямой, и по кругу потом.
Собою самим не бывал. Ни вот столько!
А был только тенью. Чужою притом.»

«Послушай-ка, Время! Однако, хамишь ты!
Ведь если и жил я, так только тогда,
Когда я любил, и потел, как мальчишка,
Когда у дверей я Её поджидал!