Константин Случевский - Поэмы

Даром что звездами вся убрана.

Свет фонаря в темноте замирает,

Черным крестом белый снег застилает.

Смотрит Андрей: на клюку опираясь,

Ветхой шубенкой едва прикрываясь,

Сжавшись с мороза, старуха стоит

И не шевелится, только глядит.

Ветер лохмотьями платья качает,

Стукает ими, как будто играет;

Снег, что наплечники, лег по плечам,

Иней к ресницам пристал и к бровям.

Сжатые губы старухи черны,

Щеки морозом слегка прижжены…

«Эк ты, родная! Иди поскорей!»

Тронул старуху рукою Андрей,-

Только старуха как пень покачнулась,

Молча, всем телом, на свет потянулась

И повалилась вперед головой,

Будто как мертвая, в снег молодой…

Зимнее солнце над степью всходило,

Яркий румянец на степь наводило;

Пышно сверкая, блестя, но не грея,

Золотом влилось в конуру Андрея;

В миски взглянуло, к ружью поднялось,

В низенькой кадке воды напилось,

В щель ее искру на дно заронило,

Все осмотрело и все осветило:

Белые стружки на темном полу,

Рыбу в лохани и лапти в углу.

К книжкам, на темную полку, всползало,

Даже заглавия книг прочитало:

Турнера — «Горное дело России»,

Штельцеля — «Опыты металлургии»,

Томик Некрасова, Милля — «Свобода»

И календарь исходящего года.

Лайке же солнце совсем досадило:

Прямо ей в морду так сильно светило,

Что недовольная Лайка проснулась,

Встала и несколько раз повернулась,

И, перейдя, улеглась под скамью,

Скалясь на грезу собачью свою…

Глаз не сомкнувши, над гостьей своей

Целую ночь провозился Андрей.

К утру старухе лицо пораздуло,

Гладко морщины по нем растянуло,

Яркая краска явилась на нем,

Пышет лицо необычным огнем.

Силы старуху совсем оставляли,

Губы, чуть внятно, молитвы шептали;

Было и так, что она не дышала,

Жизнь, уходя, на губах трепетала…

Что только могут без мудрой науки

Нищенский опыт да жесткие руки,-

Сделал Андрей. Утомился старик

И, подле печки, под утро приник.

Солнце по небу тихонько идет,

Степь бесконечная свет его пьет.

В ночь миновавшую страшный мороз

Дню молодому подарки принес.

Озеро, стывшее с воплем вчера,

Скрыла сплошная, как саван, кора;

Груды летавшего с вечера снега

Стали, прикованы к месту ночлега;

Лес разоделся в тяжелую ризу

И поосел всеми ветками книзу…

Спят старики. Запоздавшего сна

Прочь не отгонит от них тишина;

День не принес стукотни и движенья,

Мирно свершаются их сновиденья.

«Ой! Как далеко до храма святого!..

Страннице время в дороженьку снова…»

Слышит Андрей… Поднялся, посмотрел…

Голос над ним, будто гром, прогудел,-

Так непривычен был голос людской

В этой лачуге и этой порой!

Сразу припомнил он стук у ворот,

Как он упавшую поднял, несет!

Вот она, тут… То она говорила…

Только что сила ей вдруг изменила,

Очи старухи глубоко закрылись,

Руки с шубенки тихонько скатились!

Поднял Андрей их, на грудь положил;

В печке погасшей огонь запалил,

В миску, на Лайку, на солнце взглянул —

И, потянувшись, широко зевнул.

Ежели лес молодой обгорит,

В нем запустенье не долго лежит,

Жизни в нем много! Чтоб выйти из пепла,

Ждать ей не нужно, чтоб сила окрепла;

Прет остриями побегов зеленых

Всюду из сучьев его опаленных;

Тут она почкой взойдет, там цветком,

Ей и от корня начать — нипочем!

Если же лес загоревшийся стар,-

Смертью проходит по лесу пожар,

В горьком дыму, трепеща и стеная,

Смрадом расходится мощь вековая;

В пене соков, в крупных каплях смолы

Ярко горят, разрываясь, стволы,

Будто бы груди, шипя, раскрывают,

Воздуха ищут, а где он — не знают!

Сыплются сучья, летят головни,

Стукаясь в камни и красные пни;

В уголь одежду свою обращая,

Лес исчезает, как греза живая!

И от подпочвы, где в темной земле

Жизнь под корнями роилась во мгле,

Вплоть до вершин, где над сочной листвой

Только крупнейший качал головой,-

Смерть водворяется в пепле, в золе.

Ох! Уж не так ли престать и земле,

В срок, когда к призракам, в должный черед,

Призрак людей от земли упорхнет?

Впрочем, не русской, бурлацкой натуре

Треснуть в пожаре, осунуться в буре.

Много промчалось и дней и ночей,

Встала старуха с палати своей.

Только залег в нее, будто чужой,

Кашель какой-то глубокий, сухой;

Только сама она как-то осела —

Все же недаром в морозе горела!

Вышел порядок в лачуге иной —