Валерий Брюсов - Семь цветов радуги

В землю втиснувшем упор копыт,

В полусне, волненью недоступном,

Недвижимо, сжав узду, стоит.

Исступленно скачет Всадник Медный;

Непоспешно едет конь другой;

И сурово, с мощностью наследной,

Третий конник стынет над толпой,—

Три кумира в городе туманов,

Три владыки в безрассветной мгле,

Где строенья, станом великанов,

Разместились тесно по земле.

1 декабря 1913

Бахус жирный, Бахус пьяный

Сел на бочку отдохнуть.

За его плечом — багряный

Женский пеплум, чья-то грудь.

Бочка словно тихо едет,

Словно катится давно,

Но рукой привычной цедит

В чашу женщина вино.

Весел бог черноволосый,

Ждет вечерней темноты;

Кое-как льняные косы

У подруги завиты.

Скрыто небо черной тучей,

Мгла нисходит на поля…

После чаши — ласки жгучи,

И желанный одр — земля!

Но, забыв про грезы эти,

Опрокинув к горлу жбан,

Жадно влагу тянет третий…

Ах, старик, ты скоро — пьян.

Только девочке-малютке

Странно: что же медлит мать?

Только мальчик, ради шутки,

Рубашонку рад поднять.

Из пяти — блаженны двое;

Двум — блаженство знать потом;

Пятый ведал все земное,

Но блажен и он — вином.

1912

Здравствуй, здравствуй, новая сестра,

К нам пришедшая, с тоской во взоре,

В час, когда дорога серебра

Перешла олуненное море!

Пышен твой причудливый наряд,

Крупны серьги из морских жемчужин,

Ярок над челом алмазов ряд,

А над лоном пояс странно сужен.

Кто ты? Полы храмовых завес

Вскрыв, не ты ль звала служить Ашере?

Иль тебе дивился Бенарес,

Меж святых плясуний, баядере?

Иль с тобой, забыв войну, Тимур

На пушистых шкурах спал в гареме?

Иль тебя толпе рабов Ассур

Представлял царицей в диадеме?

Все равно. Войди в наш тесный круг,

Стань теперь для мира безымянной.

Видишь: месяца прозрачный плуг

Распахал уже простор туманный.

Час подходит потаенных снов,

Восстающих над любовным ложем…

Мы, заслыша предрешенный зов,

Не сойти к избранникам не можем.

Будь готова к буйству новых пляск

И к восторгу несказанных пыток,

Чтоб излить вино запретных ласк,

Словно смешанный с огнем напиток!

Будь готова, новая сестра,

Наклоняясь к тайнам изголовий,

Досказать начатую вчера

Сказку счастья, ужаса и крови!

22 июля 1913

Минувший день, склоняясь головой,

Мне говорит: «Я умираю. Новый

Уже идет в порфире огневой.

Ты прожил день унылый и суровый.

Лениво я влачил за часом час:

Рассвет был хмур и тускл закат багровый.

За бледным полднем долго вечер гас;

И для тебя все миги были скудны,

Как старый, в детстве читанный, рассказ.

Зато со мной ты путь прошел нетрудный,

И в час, когда мне — смерть, и сон — тебе,

Мы расстаемся с дружбой обоюдной.

Иным огнем гореть в твоей судьбе

Другому дню, тому, кто ждет на смене.

Зловещее я слышу в ворожбе

Угрюмых парк. О, бойся их велений!

Тот день сожжет, тот день тебя спалит.

Ты будешь, мучась, плакать об измене,

В подушки прятать свой позор и стыд,

И, схвачен вихрем ужаса и страсти,

Всем телом биться о ступени плит!

Но день идет. Ты — у него во власти.

Так молви мне: „прости“, как другу. Я —

День без восторгов, но и без несчастий!»

В смущеньи слушаю; душа моя

Знакомым предвкушением объята

Безумной бури в бездне бытия…

Как эти штормы я любил когда-то.

Но вот теперь в душе веселья нет,

И тусклый день жалею я, как брата,

Смотря с тоской, что теплится рассвет.

28 марта 1915

Я — океан, соленый и громадный;

Люблю метать на берег пенный вал,

Люблю ласкать, целуя пастью жадной,

Нагие груди сине-сизых скал.

Люблю, затеяв с бурей поединок,

Взносить до туч поверхность зыбких вод,

Бросать китов, как маленьких сардинок,

Смеясь, кренить озлобленный дреднот!

Я — океан, соленый и холодный.

Зачем же ты, дрожа, ко мне приник,

Земной поток, спокойный, пресноводный,

Целуешь устьем мой огромный лик?

Привык ты литься по лесным полянам,