Валерий Брюсов - Стихотворения, не включавшиеся в авторские сборники

И песнь, как смерть от дум избавит,

Пропеть я мог бы наизусть.

Так что ж! Еще работы много,

И все не кончен трудный путь.

Веди ж вперед, моя дорога,

Нет, все не время — отдохнуть!

И под дождем лучей огнистых.

Под пылью шумного пути

Мне должно, мимо рощ тенистых,

С привала на привал идти.

Не смею я припасть к фонтану,

Чтоб освежить огонь лица,

Но у глухой судьбы не стану

Просить пощады — до конца!

Путем, мной выбранным однажды,

Без ропота, плетясь, пойду

И лишь взгляну, томясь от жажды,

На свежесть роз в чужом саду.

1919

Еще немало перекрестков,

И перепутий, и путей!

Я много схоронил подростков,

В могилу проводил детей.

Летами я не стар, но много

И видено и свершено,

И завела меня дорога

За цель, манившую давно.

Теперь ступил я за пределы

Своей младенческой мечты.

Что впереди? Мне скажут: целый

Мир, полный вечной красоты!

Но все, что будет, неизбежно,

Непрочны краски новизны,

И путнику с вершины снежной

Долины далеко видны.

Быть может, не скудеют силы,

Но повторенья мучат ум;

Все чаще тихий сон могилы

Пленительней, чем яркий шум.

Соблазн — последний срок исчислить

Душе порой неодолим,

И в жажде — не желать, не мыслить,

Я тайно упиваюсь им!

<1919>

Сложив стихи, их на год спрятать в стол

Советовал расчетливый Гораций.

Совет, конечно, не всегда тяжел

И не подходит для импровизаций.

Хотя б поэт был мощен, как орел,

Любимцем Аполлона, Муз и Граций,—

Не сразу же божественный глагол

Зажжет в нем силу мощных декламации!

Пусть он всю ловкость в рифмах приобрел

И в выборе картин для декораций;

Пусть он и чувство для стихов нашел,

Всем нужны образы для иллюстраций:

Диван и лампа иль холмы и дол,

Ряды гранитов иль цветы акаций…

Но я собрал с усердьем мудрых пчел,

Как мед с цветов, все рифмы к звуку «аций»,

Хоть не коснулся я возможных зол

И обошел немало разных наций.

Теперь мне предоставлен произвол

Избрать иную рифму вариаций.

Что скажете, когда возьмусь за ум

И дальше поведу свой стих с любовью?

Поэт, поверьте, не всегда угрюм,

И пишет он чернилами, не кровью.

Но все ж он любит голос тайных дум,

И их не предает он суесловью.

Но мир ведь призрак, объясняет Юм,

И вот, стихи слагая по условью,

Он смело отдается чувствам двум:

Веселью и душевному здоровью.

И рифмовать он может наобум

Стих за стихом, не шевельнувши бровью.

На нем надет охотничий костюм,

Он мчится на коне в леса, к становью,

За ним мечта спешит, как верный грум,

Чрез изгородь, по пашням или новью,

И метко бьет львов, тигров или пум,

Гоня оленя к тайному низовью…

Но будет! Этих рифм тяжелый шум

Терзать придет с упреком к изголовью.

<1919 >

Мелькают дни, и с каждым новым годом

Мне все ясней, как эта жизнь кратка;

Столетия проходят над народом,

А восемьдесят лет — срок старика!

Чтоб все постичь, нам надобны века.

Мы рвемся к счастью, к тайнам и свободам,

И все еще стоим пред первым входом,

Когда слабеет смертная рука.

Нам призрак смерти предстает, ужасный,

Твердя, что все стремления напрасны,—

Отнять намерен горе и печаль.

Но нет! Он властен заградить дыханье,

Но мысль мою, мои мечты, сознанье

Я унесу с собой — в иную даль!

<1919>

Знакомый стих любимого поэта!

Он прозвучал, и вот душа — ясней,

Живым лучом властительно согрета,

Скользнувшим отблеском далеких, милых дней!

Слова поэта — магия печали:

В них мир таится мыслей и картин,

И часто словно разверзает дали

Мечтам — одна строфа иль стих один.

И как в зерне скрывается растенье —

И стебль, и листья, и цветы, и плод,

Так и в стихе затаено виденье,—

Как семя, пав, оно в душе растет.

Вслед за картиной движется другая

И ряд еще, во, сладостно- слита

С мечтой поэта — (раня) и сверкая,—

Встает далекой юности мечта!

Я помню тот же стих; к знакомой книге

Приникли мы, счастливые, вдвоем.

И были полны вкрадчивые миги

Возникшим, как заклятие, стихом.

Он подсказал нам все, что мы таили,

Он объяснил, что в нас самих живет,

Нас подчинил своей чудесной силе,