Валерий Брюсов - Стихотворения, не включавшиеся в авторские сборники

Эдинбург II

После долгих скитаний тебя я обрел, моя девочка!

Тайно двоих на лугу пояс обвил золотой!

Кто же пред нами мелькает: бабочка-страсть,

однодневочка,

Иль Афродиты посол, тот мотылек роковой?

Мы, закрывая глаза, бежим за блестящим видением,

Призрак, мелькнувший на миг, думаем в сетку

поймать.

Не обернется ли он сурово-торжественный гением,

Иль на высокий Олимп не возвратится ль опять?

Так, беспечные, мы преследуем гения вечности.

Веет над лугом цветов нежный, как мед, ветерок.

Ах, что готовит Любовь, как месть, роковой беспечности?

Ах, не метнет ли стрелой гибельной — в нас —

мотылек?

1913

Три змеи, три кольца, окружили меня,

И в глаза мне глядят шесть сверканий огня.

Давят кольца всё крепче, всё ласковей грудь,

Я, под яростью ласки, не в силах вздохнуть.

Три змеи, три кольца, сплелись вкруг меня;

Кольца: алое, черное, все из огня;

В их объятьях, простерт, я недвижен, как труп,

Ищут жадные губы безжалостных губ.

Три змеи, три кольца, обвились вкруг меня,

Я — в кольце из желез, я— в кольце из огня;

Оплетают мне тело шесть ласковых рук,

Чуть дышу, чуть вздыхаю под нежностью мук.

Три змеи, три кольца, окружили меня,

В теле — смерть, в сердце — ужас, в глазах —

блеск огня.

Всё тесней, всё нежней, за изгибом изгиб,

В муках ласк обмираю, я гибну, погиб…

1913

Москва

Как из коры точит желтеющую камедь,

В Аравии, согбенный ствол,

Так медленно точит измученная память

Воспоминанья благ и зол.

Но меж всех обликов, что, плача и ревнуя,

Моя мечта навеки избрала,—

Воспоминание святого поцелуя,

Что девушка, вся в черном, мне дала.

Был пуст туманный порт, весь мир как будто вымер;

Колеблемый в береговой воде,

Стоял у пристани заокеанский стимер,

Готовясь ввериться своей звезде.

Я, одинокий, ждал, склоняясь к черным водам.

Была душа уныла и пуста…

И девушка, спеша по сходням, мимоходом,

Мне поцелуем обожгла уста…

1913

Когда я, юношей, в твоих стихах мятежных

Впервые расслыхал шум жизни мировой:

От гула поездов до стона волн прибрежных,

От утренних гудков до воплей безнадежных

Покинутых полей, от песни роковой

Столиц ликующих до властного напева

Раздумий, что в тиши поют нам мудрецы,

Бросающие хлеб невидимого сева

На ниве жизненной во все ее концы,—

Я вдруг почувствовал, как страшно необъятен

Весь мир передо мной, и ужаснулся я

Громадности Земли, и вдруг мне стал понятен

Смысл нашего пути среди туманных пятен,

Смысл наших малых распрь в пучине бытия!

Верхарн! ты различил «властительные ритмы»

В нестройном хаосе гудящих голосов.

1913

Проходит день, как смена отражений —

Разноголосица движений, красок, слов,

И строго ночь восходит на ступени,

Цвета лучей преображая в тени,

За шумом дня вскрывая тихость снов.

«Есть некий час всемирного молчанья».

Спит суета и онемела страсть…

Впивая тишь в волнах благоуханья,

Тогда лови иных миров качанья,

Чтоб, как река, в простор вселенной впасть.

1913

Я в море не искал таинственных Утопий,

И в страны звезд иных не плавал, как Бальмонт,

Но я любил блуждать по маленькой Европе,

И всех ее морей я видел горизонт.

Меж гор, где веет дух красавицы Тамары,

Я, юноша, топтал бессмертные снега;

И сладостно впивал таврические чары,

Целуя — Пушкиным святые берега!

Как Вяземский, и я принес поклон Олаю,

И взморья Рижского я исходил пески;

И милой Эдды край я знаю, — грустно знаю;

Его гранитам я доверил песнь тоски.

Глазами жадными я всматривался долго

В живую красоту моей родной земли;

Зеркальным озером меня ласкала Волга,

Взнося — приют былых — Жигули.

Страна Вергилия была желанна взорам:

В Помпеи я вступал, как странник в отчий дом,

Был снова римлянин, сходя на римский форум,

Венецианский сон шептал мне о былом.

И Альпы, что давно от лести лицемерной

Устали, — мне свой блеск открыли в час зари:

Я видел их в венцах, я видел — с высей Берна —

Их, грустно меркнущих, как «падшие цари».