Вячеслав Иванов - Свет вечерний

И сладостно во мгле их голос гулок.

Окаменев под чарами журчанья

Бегущих струй за полные края,

Лежит, полузатоплена, ладья;

К ней девушек с цветами шлет Кампанья.

И лестница, переступая зданья,

Широкий путь узорами двоя,

Несет в лазурь двух башен острия

И обелиск над Площадью ди Спанья.

Люблю домов оранжевый загар,

И людные меж старых стен теснины,

И шорох пальм на ней в полдневный жар;

А ночью темной вздохи каватины

И под аккорды бархатных гитар

Бродячей стрекотанье мандолины.

Двустворку на хвостах клубок дельфиний

Разверстой вынес; в ней растет Тритон,

Трубит в улиту; но не в зычный тон —

Струя лучом пронзает воздух синий.

Средь зноя плит, зовущих облак пиний,

Как зелен мха на демоне хитон!

С природой схож резца старинный сон

Стихийною причудливостью линий.

Бернини,— снова наш,— твоей игрой

Я веселюсь, от Четырех фонтанов

Бредя на Пинчьо памятной горой,

Где в келью Гоголя входил Иванов,

Где Пиранези огненной иглой

Пел Рима грусть и зодчество титанов.

Через плечо слагая черепах,

Горбатых пленниц, на мель плоской вазы,

Где брызжутся на воле водолазы,

Забыв, неповоротливые, страх,—

Танцуют отроки на головах

Курносых чудищ. Дивны их проказы:

Под их пятой уроды пучеглазы

Из круглой пасти прыщут водный прах.

Их четверо резвятся на дельфинах.

На бронзовых то голенях, то спинах

Лоснится дня зелено-зыбкий смех.

И в этой неге лени и приволий

Твоих ловлю я праздничных утех,

Твоих, Лоренцо, эхо меланхолий.

Спит водоем осенний, окроплен

Багрянцем нищим царственных отрепий.

Средь мхов и скал муж со змеей, Асклепий

Под аркою глядит на красный клен.

И синий свод, как бронзой, окаймлен

Убранством сумрачных великолепий

Листвы, на коей не коснели цепи

Мертвящих стуж, ни снежных блеск пелен.

Взирают так, с улыбкою печальной,

Блаженные на нас, как на платан

Увядший солнце. Плещет звон хрустальный:

Струя к лучу стремит зыбучий стан.

И в глади опрокинуты зеркальной

Асклепий, клен, и небо, и фонтан.

Весть мощных вод и в веяньи прохлады

Послышится, и в их растущем реве.

Иди на гул; раздвинутся громады,

Сверкнет царица водометов, Треви.

Сребром с палат посыплются каскады;

Морские кони прянут в светлом гневе;

Из скал богини выйдут, гостье рады,

И сам Нептун навстречу Влаге-Деве.

О, сколько раз, беглец невольный Рима,

С молитвой о возврате в час потребный

Я за плечо бросал в тебя монеты!

Свершались договорные обеты:

Счастливого, как днесь, фонтан волшебный,

Ты возвращал святыням пилигрима.

Пью медленно медвяный солнца свет,

Густеющий, как долу звон прощальный;

И светел дух печалью беспечальной,

Весь полнота, какой названья нет.

Не медом ли воскресших полных лет

Он напоен, сей кубок Дня венчальный?

Не Вечность ли свой перстень обручальный

Простерла Дню за гранью зримых мет?

Зеркальному подобна морю слава

Огнистого небесного расплава,

Где тает диск и тонет исполин.

Ослепшими перстами луч ощупал

Верх пинии, и глаз потух. Один,

На золоте круглится синий Купол.

Журчливый садик, и за ним

Твои нагие мощи, Рим!

В нем лавр, смоковница, и розы,

И в гроздиях тяжелых лозы.

Над ним, меж книг, единый сон

Двух, сливших за рекой времен

Две памяти молитв созвучных,—

Двух спутников, двух неразлучных…

Сквозь сон эфирный лицезрим

Твои нагие мощи, Рим!

А струйки, в зарослях играя,

Поют свой сон земного рая.

11/24 июля 1937

И вдруг умолкли… Рушит лом

До скал капитолийских дом;

Топор с мотыкой спотыкливой

Опустошают сад журчливый.

И разверзаются под ним

Твои нагие мощи, Рим!

Здесь колесница миродержца

На холм влеклася Громовержца.

Священный путь неравных плит

Авгур святил и стлал Квирит…

Сойди в бессмертное кладбище,