Марина Цветаева - Стихотворения 1916-1920 годов

Дым папиросный — бессонницу — легкую смуту

Лбов под рукой.

3-й день Пасхи 1920

Когда малюткою была

— Шальной девчонкой полуголой —

Не липла — Господу хвала! —

Я к материнскому подолу.

Нет, — через пни и частоколы —

Сады ломать! — Коней ковать! —

А по ночам — в чужие села:

— «Пустите переночевать!»

Расту — прямая как стрела.

Однажды — день клонился долу —

Под дубом — черный, как смола —

Бродячий музыкант с виолой.

Спят ……., спят цветы и пчелы…

Ну словом — как сие назвать?

Я женский стыд переборола:

— «Пустите переночевать!»

Мои бессонные дела!

Кто не спрягал со мной глаголу:

…….? Кого-то не звала

В опустошительную школу?

Ах, чуть закутаешься в полы

Плаща — прощайте, рвань и знать! —

Как по лбу — молотом тяжелым:

— «Пустите переночевать!»

Посылка:

Вы, Ангелы вокруг Престола,

И ты, младенческая Мать!

Я так устала быть веселой, —

Пустите переночевать!

2 апреля 1920

Хочешь не хочешь — дам тебе знак!

Спор наш не кончен — а только начат!

В нынешней жизни — выпало так:

Мальчик поет, а девчонка плачет.

В будущей жизни — любо глядеть! —

Ты будешь плакать, я буду — петь!

Бубен в руке!

Дьявол в крови!

Красная юбка

В черных сердцах!

Красною юбкой — в небо пылю!

Честь молодую — ковром подстелешь.

Как с мотыльками тебя делю —

Так с моряками меня поделишь!

Красная юбка? — Как бы не так!

Огненный парус! — Красный маяк!

Бубен в руке!

Дьявол в крови!

Красная юбка

В черных сердцах!

Слушай приметы: бела как мел,

И не смеюсь, а губами движу.

А чтобы — как увидал — сгорел! —

Не позабудь, что приду я — рыжей.

Рыжей, как этот кленовый лист,

Рыжей, как тот, что в лесах повис.

Бубен в руке!

Дьявол в крови!

Красная юбка

В черных сердцах!

<���Начало апреля 1920>

А следующий раз — глухонемая

Приду на свет, где всем свой стих дарю,

свой слух дарю.

Ведь все равно — что говорят — не понимаю.

Ведь все равно — кто разберет? — что говорю.

Бог упаси меня — опять Коринной

В сей край придти, где люди тверже льдов,

а льдины — скал.

Глухонемою — и с такою длинной —

— Вот — до полу — косой, чтоб не узнал!

7 апреля 1920

Две руки, легко опущенные

На младенческую голову!

Были — по одной на каждую —

Две головки мне дарованы.

Но обеими — зажатыми —

Яростными — как могла! —

Старшую у тьмы выхватывая —

Младшей не уберегла.

Две руки — ласкать—разглаживать

Нежные головки пышные.

Две руки — и вот одна из них

За ночь оказалась лишняя.

Светлая — на шейке тоненькой —

Одуванчик на стебле!

Мной еще совсем не понято,

Что дитя мое в земле.

Пасхальная неделя 1920

Так, левою рукой упершись в талью,

И ногу выставив вперед,

Стоишь. Глаза блистают сталью,

Не улыбается твой рот.

Краснее губы и чернее брови

Встречаются, но эта масть!

Светлее солнца! Час не пробил

Руну — под ножницами пасть.

Все женщины тебе целуют руки

И забывают сыновей.

Весь — как струна! Славянской скуки

Ни тени — в красоте твоей.

Остолбеневши от такого света,

Я знаю: мой последний час!

И как не умереть поэту,

Когда поэма удалась!

Так, выступив из черноты бессонной

Кремлевских башенных вершин,

Предстал мне в предрассветном сонме

Тот, кто еще придет — мой сын.

Пасхальная неделя 1920

Ты пишешь перстом на песке,

А я подошла и читаю.

Уже седина на виске.

Моя голова — золотая.

Как будто в песчаный сугроб

Глаза мне зарыли живые.

Так дети сияющий лоб

Над Библией клонят впервые.

Уж лучше мне камень толочь!

Нет, горлинкой к воронам в стаю!

Над каждой песчинкою — ночь.

А я все стою и читаю.

Ты пишешь перстом на песке,

А я твоя горлинка, Равви!

Я первенец твой на листке

Твоих поминаний и здравий.

Звеню побрякушками бус,

Чтоб ты оглянулся — не слышишь!

О Равви, о Равви, боюсь —

Читаю не то, что ты пишешь!

А сумрак крадется, как тать,

Как черная рать роковая.

Ты знаешь — чтоб лучше читать —

О Равви — глаза закрываю…