Марина Цветаева - Стихотворения 1921-1941 годов

Краны — текут,

Стулья—грохочут,

Рты говорят:

Кашей во рту

Благодарят

«За красоту».

Знали бы вы,

Ближний и дальний,

Как головы

Собственной жаль мне —

Бога в орде!

Степь — каземат —

Рай — это где

Не говорят!

Юбочник — скот —

Лавочник — частность!

Богом мне — тот

Будет, кто даст мне

— Не времени!

Дни сочтены!—

Для тишины —

Четыре стены.

Париж, 26 января 1926

Кто — мы? Потонул в медведях

Тот край, потонул в полозьях.

Кто — мы? Не из тех, что ездят —

Вот — мы! А из тех, что возят:

Возницы. В раненьях жгучих

В грязь вбитые — за везучесть.

Везло! Через Дон — так голым

Льдом. Хвать — так всегда патроном

Последним. Привар — несолон.

Хлеб — вышел. Уж так везло нам!

Всю Русь в наведенных дулах

Несли на плечах сутулых.

Не вывезли! Пешим дралом —

В ночь, выхаркнуты народом!

Кто мы? да по всем вокзалам!

Кто мы? да по всем заводам!

По всем гнойникам гаремным [7] Дансёры в дансингах (примеч. М. Цветаевой). —

Мы, вставшие за деревню,

За — дерево…

С шестерней, как с бабой, сладившие —

Это мы — белоподкладочники?

С Моховой князья да с Бронной-то —

Мы-то — золотопогонники?

Гробокопы, клополовы —

Подошло! подошло!

Это мы пустили слово:

Хорошо! хорошо!

Судомои, крысотравы,

Дом — верша, гром — глуша,

Это мы пустили славу:

— Хороша! хороша —

Русь!

Маляры-то в поднебесьице —

Это мы-то с жиру бесимся?

Баррикады в Пятом строили —

Мы, ребятами.

— История.

Баррикады, а нынче — троны.

Но все тот же мозольный лоск.

И сейчас уже Шарантоны

Не вмещают российских тоск.

Мрем от них. Под шинелью драной —

Мрем, наган наставляя в бред…

Перестраивайте Бедламы:

Все — малы для российских бед!

Бредит шпорой костыль — острите! —

Пулеметом — пустой обшлаг.

В сердце, явственном после вскрытья —

Ледяного похода знак.

Всеми пытками не исторгли!

И да будет известно — там:

Доктора узнают нас в морге

По не в меру большим сердцам.

St. Gilles-sur-Vie (Vendée)

Апрель 1926

Юноше в уста

— Богу на алтарь —

Моря и песка

Пену и янтарь

Влагаю.

Солгали,

Что мать и сын!

Младая

Седая

Морская

Синь.

Крив их словоряд.

День их словарю!

Пенка говорят.

Пена говорю —

Знак — пó синю бел!

Вопль — пó белу бей!

Что перекипел

Сливочник морей.

Бой или «баю»,

Сон или… а всё ж —

Мать, коли пою,

Сын, коли сосешь —

Соси же!

Не хижин

Российских — царь:

Рожок плаксивый.

Руси — янтарь.

Старая любовь —

Море не Руси!

Старую любовь

Заново всоси:

Ту ее — давно!

Ту ее — шатра,

Всю ее — от до

Кия — до Петра.

Пей, не обессудь!

С бездною кутеж!

Больше нежель грудь —

Суть мою сосешь:

Лоно — смену —

Оно — вновь:

Моря пену,

Бора кровь.

Пей, женоупруг!

Пей, моя тоска!

Пенковый мундштук

Женского соска

Стóит.

Сто их,

Игр и мод!

Мать — кто пóит

И поет.

29 мая 1928

Медон

Глыбами — лбу

Лавры похвал.

«Петь не могу!»

— «Будешь!» — «Пропал,

(На толокно

Переводи!)

Как молоко —

Звук из груди.

Пусто. Сухá.

В полную веснь —

Чувство сука».

— «Старая песнь!

Брось, не морочь!»

«Лучше мне впредь —

Камень толочь!»

— «Тут-то и петь!»

«Чтó я, снегирь,

Чтоб день-деньской

Петь?»

— «Не моги,

Пташка, а пой!

Нá зло врагу!»

«Коли двух строк

Свесть не могу?»

— «Кто когда — мог?!» —

«Пытка!» — «Терпи!»

«Скошенный луг —

Глотка!» — «Хрипи:

Тоже ведь — звук!»

«Львов, а не жен

Дело». — «Детей:

Распотрошен —

Пел же — Орфей!»

«Так и в гробу?»

— «И под доской».

«Петь не могу!»

— «Это воспой!»

Медон, 4 июня 1928

Чем — не боги же — поэты!

Отблагодарю за это

— Длящееся с Рождества —

Лето слуха и ответа,

Сплошь из звука и из света,

Без единственного шва

Ткань, наброшенную свыше:

С высоты — не верь, что вышла

Вся — на надобы реклам! —

Всей души твоей мальчишьей —

Нá плечи — моим грехам

И годам…

Июнь 1928

Всю меня — с зеленью —

Тех — дрём —

Тихо и медленно

Съел — дом.

Ту, что с созвездиями

Росла —

Просто заездили