И одинокой, и смущенной,
В смиренных и простых, но любящих сердцах.
Как нежная голубка осеняет
Неоперившихся птенцов,
Моя десница покрывает
Больных, и нищих, и рабов.
Она спасет их от ненастья
И напитает от сосцов
Неиссякаемого счастья.
Мир, мир Моей земле!.. Кропите, небеса,
Отраду тихую весеннего покоя.
Я к вам сойду, как дождь, как светлая роса
Среди полуденного зноя».
1887
Небо когда-то в печальную землю влюбилось,
С негою страстной в объятья земли опустилось…
Стали с тех пор небеса океаном безбрежным,
Вечным, как небо, — как сердце людское, мятежным.
Любит он землю и берег холодный целует,
Но и о звездах, о звездах родимых тоскует…
Хочет о небе забыть океан и не может:
Скорбь о родных небесах его вечно тревожит.
Вот отчего он порою к ним рвется в объятья,
Мечется, стонет, земле посылает проклятья…
Тщетно! Вернется к ней море и, полное ласки,
Будет ей вновь лепетать непонятные сказки.
Мало небес ему, мир ему кажется тесным,
Вечно земное в груди его спорит с небесным!
1889
Сквозь тучи солнце жжет, и душно пред грозой.
Тяжелый запах трав серебряно-зеленых
Смешался в воздухе со свежестью морской,
С дыханьем волн соленых.
И шепчет грозные, невнятные слова
Сердитый вал, с гранитом споря…
Зловещей бледностью покрылась синева
Разгневанного моря.
О мощный Океан, прекрасен и угрюм,
Как плач непонятый великого поэта, —
Останется навек твой беспредельный шум
Вопросом без ответа!
1889
Немая вилла спит под пенье волн мятежных…
Здесь грустью дышит все — и небо, и земля,
И сень плакучих ив, и маргариток нежных
Безмолвные поля…
Сквозь сон журчат струи в тени кустов лавровых,
И стаи пчел гудят в заросших цветниках,
И острый кипарис над кущей роз пунцовых
Чернеет в небесах…
Зато, незримые, цветут пышнее розы,
Таинственнее льет фонтан в тени ветвей
Невидимые слезы,
И плачет соловей…
Его уже давно, давно никто не слышит,
И окна ставнями закрыты много лет…
Меж тем как все кругом глубоким счастьем дышит, —
Счастливых нет!
Зато в тени аллей живет воспоминанье
И сладостная грусть умчавшихся годов, —
Как чайной розы теплое дыханье,
Как музыка валов…
1889
Мисгор
Над Новым Заветом склонился монах молодой,
Он полон святой, бесконечной отрады;
На древнем пергаменте с тихой зарей
Сливается отблеск лампады;
И тусклые, желтые грани стекла
В готических окнах денница зажгла.
Прочел он то место, где пишет в послании Павел:
«Как день перед Господом — тысячи лет!» —
И Новый Завет
В раздумье оставил
Смущенный монах, и, сомненьем объят,
Печальный идет он из кельи, не видит, не слышит,
Как утро в лицо ему дышит,
Как свеж монастырский запущенный сад.
Но вдруг, как из рая, послышалось чудное пенье
Какой-то неведомой птицы в росистых кустах —
И в сладких мечтах
Забыл он сомненье,
Забыл он себя и людей.
Он слушает жадно, не может наслушаться вволю,
Все дальше и дальше, по роще и полю
Идет он за ней.
Той песней вполне не успел он еще насладиться,
Когда уж заметил, что — поздно, что с темных небес
Вечерние росы упали на долы, на лес,
Пора в монастырь возвратиться.
Подходит он к саду, глядит — и не верит очам:
Не те уже башни, не те уже стены, и гуще
Деревьев зеленые кущи.
Стучится в ворота. «Кто там?» —
Привратник глядит на него изумленный.
Он видит — все чуждо и ново кругом,
Из братьев-монахов никто не знаком…
И в трапезу робко вступил он, смущенный.
«Откуда ты, странник?» — «Я брат ваш!» — «Тебя никогда
Никто здесь не видел»… Он годы свои называет —
Те юные годы умчались давно без следа…
Седая, как лунь, борода
На грудь упадает.
Тогда из-за трапезы встал
Игумен; толпа расступилась пред ним молчаливо,
Он кипу пергаментов пыльных достал из архива
И долго искал…
И в хронике древней они прочитали
О том, как однажды поутру весной
Пошел из обители в поле монах молодой…
Без вести пропал он, и больше его не видали…
С тех пор три столетья прошло…
Он слушал — и тенью печали
Покрылось чело.
«Увы! три столетья… о, птичка, певунья лесная!
Казалось — на миг, на один только миг
Забылся я, песне твоей сладкозвучной внимая —
Читать дальше