Илья Кормильцев - Собрание сочинений. Том 1. Поэзия

«Тысяча дверей»

Текст песни саундтрека фильма «Бегущая по волнам» (2007).

Для этого фильма Кормильцев предложил еще два текста — «Талисман» и «Баллада о Золотой Цепи», однако первоначальные варианты не сохранились, а те, что имеются в наличии, подверглись серьезной переработке сторонними лицами. «Что-то менял в тексте Юра Чернавский. Не уверен… Но на всякий случай сообщаю о сомнениях» (Дмитрий Умецкий). Ниже приводятся некоторые строчки из этих текстов, восстановленные Умецким по памяти.

«Вогульские духи»

Вогулы — устаревшее название автохтонного народа манси, населяющего север Урала и Западной Сибири.

«Death is a freeze frame»

Перевод названия — «Смерть — это стоп-кадр» (англ.).

«Бесконечная саморазматывающаяся пленка времени, наконец, порвана. Мы смотрим, как ширится разрыв. Твердые и острые, как бритва, лезвия пространства вскрывают Ничто, превыше всякого описания, произносимого или только мыслимого. История — это блокбастер, не подразумевающий сиквела. Смерть — это стоп-кадр» (англ.).

Поэт — это прежде всего путь: путь поэта и человека; путь духовный, нравственный, этико-эстетический, лингво-культурный, текстотворческий и в целом концептуально значимый. Илья Кормильцев — поэт. И в словесности, и в музыке, и в философии, и в миропонимании, и в жизни. Внешне он был похож на Николая Заболоцкого (ученый-поэт и поэт-ученый), всегда сосредоточенный, молчаливый (мы просидели с ним в одной аудитории военной кафедры несколько лет, завершившихся трехмесячной «напряженкой» военных лагерей: я был «командиром» взвода, в котором собирались все те, кто не математик, механик, журналист, историк или философ, — так сказать, остаточек, или осадок, филологического, химического и биологического факультета, — осадок человеков неординарных, странных, в общем-то заблудших в своих не совсем популярных специализациях и специальностях). Илья Кормильцев — это действительно поэт, напоминавший очкарика Заболоцкого, но Заболоцкого, шедшего всегда даже не поперек, а против времени — и социального, и народного, и государственного, что, в общем-то не помешало ни Николаю, ни Илье стать поэтами народными.

Илья Кормильцев как личность (и в антрополингвистическом, и в духовном, и в культурологическом аспекте) — феномен уникальный: поэт, вообще словесник, мыслитель, деятель и человек — он всегда сопротивлялся и противился неиссякаемой силе пошлости, давлению ортодоксального порядка и государственно-ритуальной мощи того, что принято называть обществом, «советским народом» и «строителем» всего на свете. Однако И. Кормильцев, отрицая существующий порядок и положение людей и вещей, не стал абсолютным мироотрицателем и создателем хаоса — он являлся творцом иного космоса, — ультракосмоса, экстракосмоса, космоса не плоского и шарообразного, как все социальное, а космоса и мира вертикального, обоюдоострого, — направленного сразу и вверх, и вниз.

Поэзия Ильи Кормильцева, его стихотворения (или, как было принято говорить в 1980-х, — тексты), — это явление уникальное. И. Кормильцев создавал и поэтические тексты, и рок-поэтические тексты, и тексты песен, и тексты — зародыши рэпа, речитатива, поэтического и стихотворного нарратива, и микротексты — философемы («филосопоэмы») записочного, иногда мемуарного и дневникового характера. Генетика такого текстотворчества очень сложна и неоднородна. Поэт, несомненно, владел русской стихотворной традицией, но отстранялся от нее, сочиняя — изредка — правильные, регулярные, силлаботонические стихи — тексты песен. Если генезис поэтики Ильи Кормильцева очевиден и представляет собой движение от сложного — к простому, а от простого — к сверхсложному, которое, если вдуматься, есть сверхпростое, то генетически его поэтические, рок-поэтические и стихотворные тексты очевидно связаны прежде всего с англо-саксонской традицией рок-поэзии и поэзии рок-музыкантов. На мой взгляд (и многолетний опыт любителя рок-музыки), И. Кормильцеву ближе всего прочего были этико-эстетические и лингво-культурные сценарии поэтических и рок-поэтических текстов Дж. Моррисона, Боба Дилана и Дж. Леннона. Философские медитации Моррисона, прямоговорение Дилана и поэтическая парадоксальность Леннона в той или иной мере и степени, возможно, повлияли на становление поэтики, просодии и семантики стихотворений И. Кормильцева. Кроме того, несомненный интерес, как мне кажется, вызывали у И. Кормильцева тексты и стихи поэтов-битников (США, ср. поэзию Лоуренса Ферлингетти), а также «записных» песенных «текстовиков», английских поэтов Берни Толина, Тима Райса и др. И. Кормильцев не был подражателем: просто система, структура и функции его мышления счастливо совпадали с системами мышления (музыка — смысл — образ, по Н. А. Заболоцкому) англо-американской, европейской и вообще мировой рок-поэтической культуры.