Игорь Северянин - Полное собрание стихотворений

И к Персюльки усевшись на порог,

Изнежить душу в соловьиных свистах.

Вокруг голубоватые белки

Глаз негритянских, грустных на чужбине.

О дальнем юге грезит Персюльки

И о цветущей – пусть в мечтах! – пустыне.

И старый Марля ужин подает,

Такой невкусный вкусам африканским.

И сердце мне горячей болью жжет,

Когда сердцам я внемлю чужестранским.

Pь hajф gi

24 августа 1935

Смотрит из окошка Персюльки,

Как несет из лавочки кульки

С клюквой, сельдью, брюквой и шпеком

Фертифлюр, пловец по южным рекам.

И ревниво думает: “А вдруг

К Ильме заходил кудлатый друг.

И, разнежась, отдал Ильме той,

Что принадлежит лишь мне одной.

Ах, недаром Ильма каждый раз

Бирюзу своих лучистых глаз

Льет в его пылающий агат,

А бездельник, кажется, и рад.

Подожди ж ты, глупый Фертифлюр!

Вот затронет сердце мне амур,-

Отомщу тебе я в добрый час.

Бирюза и у мужских есть глаз.

Не забудь, что вправо, за горой,

Да не день, а вот уж год второй

Златокудрый Эльмар, эст-кузнец

Предлагает мне сковать венец.

Пепекеке нас благословит!..”

А пока печалью взор повит.

И сквозь слезы трудно счесть кульки

Из окна глядящей Персюльки.

Pь hajф gi

24 августа 1935

Я осень убиваю в городе,

Распластываю святотатственно,

Привыкший различать в аккорде

Ее лесов зов некий явственно.

Из обволакиваний осени

В былые годы – ясно помнится -

Я песни создавал на озере,

Когда душа была паломница.

Лик девственный проституирован

Моей души бездарным городом,

Но все ж его победа – Пиррова

Над тем, кто был и будет гордым.

Таллинн

14 октября 1935

Она, с кем четверть странствия земного

Так ли, иначе протекла,

Она меня оставила без крова

И на бездомность обрекла.

В совместно нами выстроенном доме,

В его прохладной теплоте,

Уже никто не обитает, кроме

Двух душ, забытых в пустоте…

Таллинн

14 октября 1935

Я здесь, но с удочкой моя рука,

Где льет просолнеченная река

Коричневатую свою волну

По гофрированному ею дну.

Я – здесь, но разум мой… он вдалеке -

На обожаемою моей реке,

Мне заменяющей и все и вся,

Глаза признательные орося…

Я – здесь, не думая и не дыша…

А испускающая дух душа

На ней, не сравниваемой ни с чем,

Реке, покинутой… зачем? зачем?

Таллинн

14 октября 1935

Летишь в экспрессе – жди крушенья!

Ткань доткана – что ж, в клочья рви!

Нет творчества без разрушенья -

Без ненависти нет любви…

Познал восторг – познай страданье.

Раз я меняюсь – я живу…

Застыть пристойно изваянью,

А не живому существу!

Таллинн

14 октября 1935

О пушкинской мне говорит Татьяне

Уснувшей уходящее лицо!

Я остерегся бы (мы с ней в романе!)

Пред нею стать невольно подлецом.

Она уютно незамысловата,

Обезоруживающе проста.

Целую я растроганно и свято

Ее покорствующие уста.

В своих противоречьях гармонична

И в низостях невинных высока,

В своей обыденности необычна,

Она ведь та, кого я так ласкал!

Вот так ручей щебечет на поляне,

А поглядишь – его почти и нет.

О пушкинской напомнила Татьяне

Мне эта встреча на отлете лет.

Таллинн

10 октября 1935

У женщины должен быть лунный характер,

И чтобы в ней вечно сквозила весна,

Манящая с нею кататься на яхте -

Качели солено-зеленого сна…

И ревность должна ее быть невесомой,

И верность должна ее быть, как гранит.

О, к ласковой, чуткой, влекуще-влекомой

Мужчина всегда интерес сохранит.

За женственность будет любить голубую,

За желтые, синие солнышки глаз.

Ах, можно ли женщину бросить такую,

Которая всячески радует вас?!.

Таллинн

Октябрь 1935

Я женской женственности жду,

Той, исключающей вражду,

Той, в силу всяческих вещей,

Так успокаивающей…

Но не развратных хитрых дур

Ждет женственности трубадур:

В избытке брошен сей товар

На повседневности базар…

Нет, женственность моя четка:

Она добра, тонка, чутка

И очень нравственна при том,

И изобилует умом…

Когда взор женский мягко-лжив,