Хорхе Борхес - Алгорифма

Составим букворяд для сочетания «ощущенье бытия»: БЕИНОТУЩЫЯ. Из него выводится зачин:

Этот зачин саморазвивается в сонет, так что получается космогония в космогонии. Я обнаружил его, когда сидел в сумасшедшем доме, где у меня не было возможности сопоставить даты. В действительности «Космогония» Борхеса была написана до, а не после того, как я написал своё юношеское стихотворение. Таким образом, мою попытку рационально объяснить столь редкостное тематическое совпадение следует считать ошибочной. Не остаётся никакого объяснения, кроме иррационального. Анализируя творчество Бодлера, я уже имел случай порассуждать о так называемых вечных темах в поэзии и тех, которые впервые открыты поэтом. До Борхеса ни один поэт не осмеливался написать стихотворение о сотворении вселенной. И вот появляется моя «Космогония» о трёх рифмах на «я», причём независимо от Борхеса, о котором я к тому времени ещё ничего не знал. Согласитесь, что наличие этой уникальной темы у него и у меня характеризует нас как одну личность в двух телах. Борхес так это и понял. Это теперь понимаю и я. Хорхе Луис Борхес (Георгий Лукич Градов) сподобился при жизни увидеть то, чего до него не удостаивался никто и никогда — своего личностного двойника, самого себя в ином теле.

Переведя «Космогонию» Борхеса, я ещё не подозревал, что в моём знаменитом двустишии содержится сонет, тематически совпадающий с сонетом Борхеса. Тема Иуды Искариотского отсутствует в испанском оригинале, но появляется в моём переводе. Откуда взялась эта смелая инновация? Давайте вернёмся к вышеприведённому зачину и попробуем определить параметры второго стиха:

Это — закономерное продолжение. Давайте ради опыта заменим выделенные курсивом слова цифрами: один, семнадцать, двадцать восемь. Попробуйте подобрать под эту интонационно-ритмическую схему иное продолжение, чем то, которое предложил я. В лучшем случае вы обнаружите вариант, по тем или иным характеристикам равноценный найденному мною. Таким образом, рифма «начало» предопределена формально-тематическими характеристиками первого стиха. Это очень важно, потому что нам придётся придумывать рифмы на «-чала», а они все наперечёт. И одна из этих рифм — «бренчала». Зададимся вопросом, что может бренчать в данном контексте? Ответ один — тридцать среберенников в кармане Иуды Искариотского. И вот, эта тема появляется в моём переводе «Космогонии» Борхеса, хотя в оригинале, повторяю, её нет! Объясняя себе, откуда она взялась, я, как мне кажется, обнаружил её исток. Ещё не написанный мною сонет, но в свёрнутом виде содержащийся в уже написанном двустишие, детерминировал появление данного инообраза в переводе. Обнаруженный факт подтверждает ранее высказывавшуюся гипотезу (Павел Флоренский, Генрих фон Вригт), что будущее способно влиять на настоящее, а следствие — на формирование своей причины.

«Космогония» Борхеса стоит того, чтобы вникнуть в неё и через подстрочный перевод:

Предлагаю теперь читателю третий вариант «Космогонии», максимально приближённый к тексту Борхеса. Итак, читатель может своими глазами убедиться, что Х.Л.Б. в своём сонете предсказал появление некоего «божества», которое «представит тишину, предшествующую первой ночи времени». И его предсказание сбылось.

Между прочим, «любопытный опыт смерти» у меня имеется. Однажды я захотел умереть, а у меня было несколько синтетических психотропных препаратов, которые я принял сразу все. Помню как я умирал, пока не умер. После чего я, надо думать, впал в кому. Удовлетворил любопытство!

Одиссей, путешествующий в пространстве-времени (ещё один излюбленный лейтмотив Борхеса), предполагает свою Пенелопу. И здесь жизнь внесла свои иронические коррективы. Вряд ли Пенелопой можно назвать мою бывшую жену. Если Поэзия, по-Борхесу — это Итака (смотри «Искусство поэзии»), то её величество Рифма — это моя Пенелопа. Поэзия без рифмы возможна, но поэзия, в которой царит Рифма — необходима.