Томас Элиот - Убийство в соборе

Его приезд и дать вам время к встрече,

Как должно, подготовиться.

Первый священник

Закончилось изгнанье? Помирились

Король с архиепископом? Гордыне

Двух гордецов конец?

Второй священник

Едва ли так.

Как наковальне с молотом смириться?

Третий священник

Но растолкуй,

Забыты ли распри прежние, упала ль

Стена гордыни? Мир или война?

Первый священник

Скажи, вернулся он,

На мощь опершись некую - иль только

На папство, на духовную узду,

На правоту и на любовь народа?

Вестник

Вы правы в некотором недоверии.

В гордыне и в печали, полон прежних притязаний,

Вернулся, вне сомненья, уповая

На ликованье паствы, поджидающее

Восторженной толпой на всем его пути,

Цветами поздними дорогу усыпающее.

На улицах не протолкнуться будет,

И хвост архиепископовой лошади

По волоску на ладанки раздергают.

В согласье с Папой он и с королем французским,

Но наш король - совсем другое дело.

Первый священник

И все ж, война иль мир?

Вестник

Мир двух задир.

Разбитого не склеишь, так я думаю,

И думаю, что наш архиепископ

Не склонен обольщаться хоть малейшею

Из собственных претензий. Мир, я думаю,

Не положил конца и не сулит начала.

Общеизвестно, что архиепископ,

Прощаясь с королем, сказал: "Король,

Прощаюсь я с тобой как с человеком,

Которого я более не встречу".

Я слышал это из высоких уст;

Слова темны, есть много толкований,

Но ни одно покоя не сулит.

Уходит.

Первый священник

Страшусь я за него, страшусь за Церковь.

Я помню, как гордыня, порожденная

Внезапным возвышеньем, в свою очередь,

Ужасное паденье уготовила.

Любимцем короля его я помню, канцлером,

Надеждою и ужасом придворных,

Презренным, презирающим, всегда отверженным,

Всегда не ровней им, всегда в опасности,

Гордящимся своею добродетелью,

Гордящимся своею бескорыстностью,

Гордящимся своей великой щедростью,

Власть земную приявшим, но желающим

Единственно повиноваться Господу.

Будь наш король величественней или

Наш Томас мельче - все пошло б иначе.

Второй священник

И все же наш Пастырь опять сочетается

с собственной паствой.

Долго мы ждали его, с декабрями лета провожая.

Ныне возглавит он наш крестный ход против

скорби сомненья.

Скажет, что делать, подскажет, что делать,

прикажет, что делать.

С Папою он заодно, он с французским монархом

в союзе.

Мы прислонимся к стене, мы ногою нащупаем

твердую почву

На быстрине, где, как волны, сменяя друг друга,

ярятся веленья баронов.

Иль не твердыня Господня под нашей стопою?

Возблагодарим же за это:

Архиепископ вернулся. А если вернулся наш

архиепископ,

Значит, сомненьям конец. Возликуйте же все!

Я говорю "возликуйте" - и вот уже ликом ликую.

Архиепископов я человек. К нам пожалуй, наш

архиепископ!

Третий священник

Во имя добра или зла, колесо, повернись!

Было семь лет колесо неподвижно - и плохо.

Во имя добра или зла, колесо, повернись.

Ибо кто знает добра или зла окончанье?

Пока не перестанут молоть мелющие,

И не будут запирать двери на улицу,

И не замолкнут дщери пения.

Хор

Этот город ненадежен, несть пристанища нигде.

Болен век и болен ветер, больно выгоды не жди,

жди тревоги и несчастья.

Поздний, поздний, поздний век, слишком

поздний, слишком поздний и подгнивший год.

Ветер зол, и море горько, беспросветны,

беспросветны, беспросветны небеса.

Томас, повороти! Владыко, повороти! Повороти

во Францию!

Повороти. Проворно. Мирно. Позволь нам

помереть в мире.

Едешь на ликованье, едешь сквозь ликованье,

но едешь, везя погибель в Кентербери;

Погибель собору, погибель себе и погибель миру.

Мы не хотим никаких событий.

Семь лет мы прожили мирно,

Стараясь не привлекать к себе вниманья,

Прожили, как бы прожили.

Существовали угнетение и роскошь,

Сосуществовали нищета и разнузданность,

Имели место небольшие беззакония,

Но мы-то при этом жили,

Жили и как бы жили.

Бывало, у нас не оставалось хлеба,

Бывало, урожай был богат,

Один год лил дождь,

Другой наступала засуха,

Один год некуда девать яблоки,

Другой неоткуда взять сливы.

Но мы-то при этом жили

Жили и как бы жили.

Мы блюли посты и слушали мессы,

Мы варили эль и делали сидр,

Мы запасали дрова на зиму

И говорили у очага,

И говорили у перекрестка,