Олег Ладыженский - Перекресток

Когда хулили и хвалили,
Когда толкали и тянули,
И выпили, и вновь налили,
И опьянели, и заснули,

В том странном сне я понял вдруг,
Что значат крест, звезда и круг.

Потом вставали и спешили,
Опять хвалили и хулили,
Строгали, резали, пилили,
Нимб примеряли, дело шили,

И позабыл я навсегда,
Что значат круг, крест и звезда.

Однажды просветят и взбесят,
Возьмут, поднимут и уронят,
Заплачут, рассмеются, взвесят
И отпоют, и похоронят,

И я уйду из этих мест,
Туда, где круг, звезда и крест.

Там не хулят, но и не хвалят,
Не зашивают и не рвут,
Не поднимают и не валят,
Не умирают, не живут –

И я обратно убегу
Вертеться с вами на кругу,
С крестом – наградой и бедой,
Под путеводною звездой.

Дождь был гуляка и повеса,
Бездельник, баловень, босяк,
Он плел из галок сеть над лесом,
Ловя пустые небеса.

А лес был возбужден и пылок,
И так пронизан сентябрем,
Как будто в мире лесопилок
Еще никто не изобрел.

Романтический флер – как вуаль на стареющей даме.
Там морщины, и тени, и горькие складки у рта,
Что копилось годами, и в ночь уходило следами
Этой жизни, которая, в сущности, вся прожита
Без остатка. Остаток – тщета.

Я люблю тебя, жизнь, как ты есть – без нелепой вуали,
С дорогой мне морщинкой, с усталым, измученным ртом.
Мы с тобою вставали, спешили, неслись, уставали,
И давно не нуждаемся в том, что случится потом.
Клен простился с опавшим листом.

Я говорю, а ты не понимаешь,
Не то чтоб невнимательно внимаешь –
И шляпу с уважением снимаешь,
И смотришь, как колеблется гортань,

Но в смысл тебя конфеткой не заманишь,
И нет тебе в том смысле ничерта.

Я говорю, а ты не понимаешь,
Кусаешь губы, кулаки сжимаешь,
То вдруг по-украински: «Як ся маєшь?»,
То вдруг по-русски: «А пошел ты на…»

За сигаретой сигарету смалишь,
И все ж не понимаешь ни хрена.

Я говорю, а ты глядишь с укором,
Не понимаешь, и поймешь не скоро,
Своротишь горы и построишь город,
Но пониманье, мой искусный джинн,

Уже не ссоры, и еще не споры,
Когда мы каждой жилкой задрожим

От пониманья. Ты не понимаешь,
Тебя влечет пустая кутерьма лишь,
По кругу ты, как пони, ковыляешь,
Я в центре круга, будто столб, стою,

«Ешь, – говорю. – Вот хлеб. Он задарма. Ешь!»
А ты не хочешь хлеба, мать твою!

У снега – свои причуды,
У первого – вечный праздник,
Он необъясним и чуток
К дыханью рябины красной,

Коснется легчайшей кистью
Акации, дома, лавки,
И пахнет лимоном кислым,
А кажется – медом сладким,

И вот отступает небо,
И вот наступает нега,
Как будто живешь от снега
До снега, и вновь – от снега…

Влез на престол злодей, урод и хам,
Горшки ночные – не горшки, а вазы,
Алмазами зовутся гордо стразы,
Завидует достоинство грехам,

К победе ложь идет по головам,
В почете не молитвы, а приказы,
Не избежать ни мора, ни заразы,
Когда гнильё на пользу потрохам,

А время зелье варит, раз за разом
Веля концам, началам и срокам
Кипеть в котле. Ликуй, король Маразм!

От нас в веках останется лишь фраза,
Которую я смерти не отдам:
«Я был рожден, и умер я не сразу…»

Зима расцветает ночной хризантемой,
И кошки орут – мимо ритма, не в тему,
И знать бы – откуда мы, кто же мы, где мы,
А лучше не знать.

А лучше идти по скрипящей пустыне,
Нанизывать рифмы, как небо, простые,
На жаркую нить, что и в стужу не стынет,
В предчувствии сна.

Помойка-монблан во дворе громоздится,
Костер двух бомжей, как слепая жар-птица,
Белеет в незрячести крыш черепица…
Не зреньем, душой

Я вижу их – крыш черепичные плеши,
Помойные баки, где бомж, точно леший,
Угукает радостно: "Камо грядеши?!
Эй, брат, хорошо!"

Эй, брат, закуси золоченою шпротой,
Эй, брат, мы с тобой – арестантская рота,
Узнать бы – каков ты, откуда ты, кто ты,
Да мимо бреду,