Мигель де Сервантес: Нумансия

Нумансианец! Что ж ты забываешь
Про меч свой? Страх берет? Или не хочешь?
Знай, римлянин стоит перед тобою:
Бери же меч, приготовляйся к бою.

Такой вот способ смерти изберу я,
Лишь он один приемлем и прекрасен.

Судьба, беду нам за бедой даруя,
Нас на него толкает; я согласен.
Пойдем же, друг, на площадь. Там, пируя,
Горит костер; он стал не безопасен,

Но в нем спасенье. — Победитель может
Предать огню того, кого уложит.

Отлично, друг. Пора! Приходят сроки,
И умереть исполнился я жаждой.
Убьет нас меч или огонь жестокий, —
Провижу нашу славу в смерти каждой.

Но если я теперь не ошибаюсь,
И ложными нельзя назвать те знаки,
Что нам поведали о состоянье
Нумансии, — моленья, шум и стоны,
И в ясном небе столб огня высокий, —
То сразу возникает подозренье,
Что бешенство и варварская ярость
Врагов на них самих оборотилась. —
Не видим больше мы людей на стенах,
Нет часовых обычной переклички;
Весь лагерь так ведет себя спокойно,
Как если б жил в ненарушимом мире
Свирепый враг, войны не объявляя.

Все скоро с достоверностью узнаешь.
Угодно ли — тебе я предлагаю,
Хоть знаю все опасности, что могут
Представиться, — я поднимусь на стену
И постараюсь рассмотреть получше,
Чем заняты сейчас нумансианцы.

Итак, ты, Марий, лестницу приставишь
К стене и разузнаешь все, что надо.

Несите лестницу скорей!.. Эрмилий,
Поторопись мне щит сюда доставить
И белый шлем мой боевой пернатый.
Клянусь, что если жизни не лишусь я,
То лагерь наш все о врагах узнает.

Вот белый шлем, а вот и щит твой круглый,
И лестницу принес проворный Лимпий.

Юпитеру себя я поручаю
Великому. Итак, спешу исполнить
Обещанное.

Щит свой выше, Марий,
Приподымай, когда полезешь. Тело
Все подбери, а голову особо
Оберегай. Мужайся! Ты у цели.
Ну, как там?

Что это, святые боги!

Чему ты изумляешься?

Тому, что
Передо мной озера красной крови,
По улицам Нумансии простерты
Тысячи трупов.

А живых не видно?

Живых, должно быть, нет. По крайней мере,
Мне на глаза таких не попадалось.

Так спрыгни вниз, все рассмотри подробно.
Гай Марий прыгает со стены в город.
За ним последуй ты, мой друг Югурта,
А за тобою — мы.

Такая спешка
Тебе не полагается по сану.
Умерь свой пыл, начальник храбрый. Будем
Ждать возвращенья Мария с отчетом
О том, что происходит в непокорной
Нумансии. Придерживайте крепче
Мне лестницу. О праведное небо!
Да! зрелище ужасное и вместе
Прискорбное встает перед глазами…
Как страшно это все! Горячей кровью
Вся полита земля. И всюду трупы —
На площадях, на улицах… Хочу я
Сам спрыгнуть вниз и разглядеть получше.

Сомнений нет, зверей нумансианских
Их варварская ярость побудила,
Когда они отчаялись в спасенье,
Подставить головы свои железу
Своих мечей… На все пойти готовы
Они, чтоб не отдаться в руки наши
Победоносные. — Угроза эта
Для них всего на свете ненавистней.

Когда б один-единственный остался
Из них в живых, нетрудно было б в Риме
Всем доказать, что до конца сломил я
Тот дерзостный народ, который Риму
Врагом смертельным был; народ упрямцев,
Которые бросались на любую
Опасность, как на праздник… Ни единый
Похвастаться не может римский воин,
Что спину повернуть нумансианца
Заставил он когда-нибудь. И храбрость
Отчаянная их на ратном поле
Причиною была, что применил я
К ним средство, применяемое к диким
Зверям. Я запер их. И эта хитрость
Мне принесла триумф, который силой
Не мог я взять. Но вот уже как-будто
Гай Марий возвращается… Что скажешь?

Напрасно, вождь, умом и силой славный,
Отряды войск у крепости столпились.
И твой пропал напрасно труд державный,
Победы в дым и ветер превратились,
Хоть мы, приблизив к нам успех конечный.
Твой замысел исполнить торопились.
Конец — столь жалостный, столь быстротечный —
Нумансии не знавшей пораженья,
В веках себя покроет славой вечной!
Увидя в смерти — вместо униженья —
Величье, вырвали триумф заветный
Они у нас, ускорив приближенье
Кончины в о л ь н о. Оказались тщетны
Расчеты все. — Дух чести изначальный
Не сломишь силой воинской несметной!..
Сам сжег себя народ многострадальный, —
Кто их судьбою лютой не смутится!
О длинной повести конец печальный!
Нумансия успела превратиться
В озера крови. И в озера эти
Не могут трупов тысячи вместиться.
От тех цепей, которых нет на свете
Страшней и тяжелей, освобожденья
Народ добился — от бича и плети!
На площади горит без огражденья
Костер и пожирает скарба кучи
И тел истерзанных нагроможденье.
И вот что мне помог увидеть случай:
С волнением спешу вам рассказать я,
Как гордо умер Теоген могучий.
Он, посылая горькие проклятья
Веленьям Рока грозным, в то мгновенье,
Когда раскрылись пламени объятья,
Так закричал: «Надеюсь, песнопенье
Сложить про храбрых слава не забудет
И описать тупое изумленье,
В котором гордый римлянин пребудет,
Увидев, что добыча дымом стала,
Что он шипы взамен цветов добудет…»
По городу я побродил немало,
И многое на улицах заметил,
Нумансианцев же — как не бывало.
Ни одного я жителя не встретил,
Не мог нигде ни одного живого
Взять пленника, который бы ответил
Нам толком, под влиянием какого
Чудовищного бреда порешили
Они приход конца ускорить злого.