9
Дети пекут улыбки больших глаз
В жаровнях темных ресниц
И со смехом дают случайным прохожим.
Калека-мальчик руки-нити
Тянул к прохожим по-паучьи у мечети.
Вином запечатанным
С белой головкой над черным стеклом
Жены черные шли.
Кто отпечатает?
Я — лениво.
Я кресало для огнива
Животно испуганных глаз, глупо прелестных
черною прелестью,
Под покрывалом
От страха спасителем.
Белой чахотки
Забрало белеет у черных теней.
Белые прутья на черные тени спускались —
смерти решетка.
Окошка черной темницы решеткой.
Тише святая святых! Женщин идущих
Востока.
10
Полночь. Решт. Рыжие прыжки кошек
С двойкой зеленой кладбищенских глаз
Дразнят собак.
Гау, гау! га-га! га-га!
Те отвечали лениво.
Это черта сыны прыгали в садах.
На голые шары черепов, бритые головы,
С черным хохлом где-то сбоку (дыма черное
облако)
Весь вечер смотрели мы.
Прокаженные жены, подняв покрывало,
Звали людей: «Приди, отдохни!
Усни на груди у меня».
11
Страна, где все люди Адамы,
Корни наружу небесного рая!
Где деньги — «пуль»,
И в горном ущелье
Над водопадом гремучим
В белом белье ходят ханы
Тянуть лососей
Частою сеткой на ручке.
И все на ша: шах, шай, шире.
Где молчаливому месяцу
Дано самое звонкое имя
Ай,
В этой стране я!
12
Весна морю дает
Ожерелье из мертвых сомов —
Трупами устлан весь берег.
Собакам, провидцам, пророкам
И мне
Морем предложен обед
Рыбы уснувшей
На скатерти берега.
Будь человек! Не стыдись! отдыхай,
почивай!
Кроме моря, здесь нет никого.
Три мешочка икры
Я нашел и испек,
И сыт!
Вороны, каркая, — в небо!
«Упокой, господи» и «Вечную память»
Пело море
Тухлым собакам.
В этой стране
Алых чернил взаймы у крови, — дружеский
долг,—
Время берет около Троицы,
Когда алым пухом
Алеют леса-недотроги.
И золотые чернила весны
В закат опрокинуты, в немилости,
И малиновый лес у
Сменяет зеленый.
В этой стране собаки не лают,
Если ночью ногою наступишь на них,
Кротки и тихи
Большие собаки.
Тебе люди шелка не дадут,—
О пророк! И дереву знаменем быть:
Пальцы кровавые лета запечатлены на зеленых
листах,
Когда недотрогу неженку-розу беру знаменем.
13
Сегодня я в гостях у моря,
Скатерть широка песчаная,
Собака поодаль.
Ищем. Грызем.
Смотрим друг на друга.
Обедал икрою и мелкой рыбешкой.
Хорошо! Хуже в гостях у людей!
Из-за забора: «Урус дервиш, дервиш урус!» —
Десятки раз крикнул мне мальчик.
14
Косматый лев, с глазами вашего знакомого,
Кривым мечом
Кому-то угрожал — заката сторож,
И солнце перезревшей девой
(Верно, сладкое любит варенье)
Ласково закатилось на львиное плечо.
Среди зеленых изразцов,
Среди зеленых изразцов!
15
Хан в чистом белье
Нюхал алый цветок, сладко втягивал
в ноздри запах цветка,
Жадно глазами даль созерцая.
«Русски не знай — плёхо!
Шалтай-балтай не надо, зачем? плёхо!
Учитель, давай
Столько пальцев и столько (пятьдесят лет)
Азия русская.
Россия первая, учитель харяшо.
Толстой большой человек, да, да, русский
дервиш!
А Зардешт, а! харяшо!»
И сагиб, пьянея, алый нюхал цветок,
Белый и босой,
И смотрел на синие дальние горы.
Крыльцо перед горами в коврах и горах
винтовок
Выше предков могилы.
А рядом пятку чесали сыну его:
Он хохотал,
Стараясь ногою попасть слугам в лицо.
Тоже он был в одном белье.
По саду ханы ходят беспечно в белье
Или копают заступом мирно
Огород капусты.
«Беботву вевять»,—
Славка запела.
Булыжники собраны в круг,
Гладка, как скатерть, долина,
Выметен начисто пол ущелья:
Из глазу не надо соринки.
Деревья в середке булыжных венков,
Черепами людей белеют дома.
16
Хворост на палках.
Там чай-хане пустыни. Черные вишни-соблазны
на удочке тянут голодных глаза.
Армянские дети пугливы.
Сотнями сказочных лбов
Клубятся, пузырятся в борьбе за дорогу
Корни смоковницы
(Я на них спал)
И в землю уходят. Громадным дуплом
Настежь открыта счетоводная книга столетий.
Ствол (шире коня поперек), пузырясь,
Подымал над собой тучу зеленую листьев
и веток,
Градом ветвей стекая к корням,
Ливень дерева сверху пролился
В корни и землю, внедряясь в подземную плоть.
Ячейками сети срастались глухою петлею.
И листья, певцы того, что нет,
Младшие ветви и старшие
И юношей толпы — матери держат старые руки.
Чертеж? или дерево?
Снимаясь с корнями, дерево капало вниз
и текло древесною влагой
И медленном ливне столетий.
Здесь я спал изнемогший.
Полые кони паслися на лужайке оседланны.
«Наше дитю! Вот тебе ужин, садись!» —
Крикнул военный, с русской службы бежавший.
Чай, вишни и рис.
Целых два дня я питался лесной ежевикой.
«Пуль» в эти дни я не имел, шел пеший.
«Беботву вевять», — славка поет!
Читать дальше